Маленький маркиз с воодушевлением прищелкнул пальцами, но этот выразительный жест, вместо того чтобы обрадовать и рассмешить Леге, смутил его. Ему стало не по себе, показалось, что его друг пустился в слишком глубокие исследования, что он обнаруживает у Неды такие качества, каких он не хотел бы в ней видеть, они ему чужды, и он их боится.
— Ты что-то сказал о ее брате? — спросил он как бы невзначай.
Маркиз понял, что Леге хочет переменить тему разговора, и губы его растянулись в сочувственной улыбке.
— Этот Филипп мне определенно не нравится! Не люблю я его! Ты уж извини, если я затрону твои родственные чувства к будущему деверю, но мне противно слушать, как порабощенный хулит своих освободителей.
— Что делать, Витторио! Убеждения! Справедливость требует, чтобы мы уважали любые убеждения, не правда ли?
— Справедливость?.. Удивительный вы, французы, народ! О какой справедливости тут может идти речь! Этот болван, наверное, воображает, что, если Россия потерпит поражение, османы дадут им права и конституцию. Разглагольствует о каком-то уравнении в правах, о рынках, о промышленности и, конечно, ловит каждый взгляд Сен-Клера! Мне не приходилось разговаривать со старшим Задгорским на эти темы, может, и он так же рассуждает? Бедняжка Неда!
— Да, — задумчиво, покачал головой Леге. — Она страдает, страдает, дорогой Витторио! Подумай, каково ей? Столько лет прожить за границей, вернуться сюда и видеть все это. Рабство везде, во всем...
Он с волнением вспомнил, как Неда слушала его рассказ о прошлогоднем восстании... Она не плакала. Но от ужаса глаза у нее стали огромными, сухими. А почему он почувствовал себя тогда задетым и обиженным? Верно, потому, что, вместо того чтобы раскрыться пред ним, как всегда, она вдруг замкнулась, ушла в себя... А на другой день (тот день он никогда не забудет!) была нежна и ласкова как никогда. Почему? Потому что откуда-то узнала, что именно он, Леге, когда турки жгли жилища болгар, обращался с ходатайством к мютесарифу и тем спас от фанатичной толпы не один болгарский дом. А может, и еще что-то. «Я всегда думал, что хорошо разбираюсь в людях, а вот понять ее до конца не могу. Наверное, потому я ее так и люблю!..» — сделал неожиданный вывод Леге.
— Э! — прервал его размышления голос друга.
— Что?
— Мне показалось, что ты задремал. Я уже дома. Спасибо и спокойной ночи!
— Спокойной ночи, Витторио!
— Не забудь, что завтра мы встречаемся с бароном Гиршем!
— Завтра? Хорошо, что ты мне напомнил! Я очень прошу извиниться за меня, Витторио!
— Как, ты не будешь!
— Никак не могу. Я уже обещал Неде представить ее своей матери.
— Но тогда давай изменим время встречи. Ты знаешь, что дело срочное. Касается и моих и твоих людей.
— Нет, нет. Завтрашний день у меня занят весь. Послезавтра, если можно.
— Хорошо, послезавтра, — согласился маркиз, пожал ему руку и сошел на тротуар. — Передай привет своей матушке и Сесиль, разумеется!
— Они, наверное, уже спят. А ты поклонись от меня Джузеппине!
— Она-то ждет, я в этом уверен! Иметь молодую жену, мой милый, опасно, но стареющую — куда опасней! Чао!..
Цилиндр маркиза блеснул под высоким фонарем, где развевался итальянский флаг, потом весело хлопнула калитка и раздался его добродушный голос:
— Паоло!.. Эй, Паоло, черт тебя подери, отворяй скорей, пока синьора не догадалась, что ты заснул!..
Вернувшись в консульство, Леге с удивлением обнаружил, что в комнате, отведенной его матери, горит свет.
— Я думал, вы давно уже спите, мама, — сказал он с улыбкой, заглянув к ней в комнату.
— Входи, входи! — пригласила она сына, с неожиданной для ее возраста живостью обернувшись к нему. — Я действительно очень утомилась, но ванна меня освежила. Вот только все эти мысли, мой милый, эти мысли!..
Леге удивился. Он знал, что мать не любит вмешиваться в его личную жизнь (так же как сама она не позволяла вмешиваться в ее собственную), и поэтому намек, хотя он его и ожидал, показался ему чересчур откровенным и поспешным.
— Надеюсь, Сесиль вам не надоела своей болтовней, мама?
— Сесиль — прелесть!.. Несчастное дитя! Леандр, ты совершаешь преступление! — неожиданно и дерзко, пользуясь именно тем оружием, которого он больше всего боялся, напала она на него.
— Вы хотите сказать, что я плохо воспитал свою дочь?
— Да. Да! И это... И все!
— Мама, вы в самом деле переутомились. Путешествие подействовало вам на нервы.
— Я все, все хочу тебе высказать! — бросала она, сердито расхаживая по комнате в своем вишнево-красном развевающемся пеньюаре и накладывая на лицо крем. — Развелся с Марго, приехал в эту дикую страну...