— Приятной прогулки! — многозначительно сказал Андреа.
Они видели друг друга ежедневно из своих окон, встречались на улице, но разговаривали редко, всегда мимоходом и с недомолвками, которые задевали ее и обижали.
— Благодарю, — ответила она, озадаченная его тоном, и почувствовала, что ей надо объяснить, куда она едет. — Вчера приехала из Парижа мать господина Леге. Мы хотим показать ей наш город.
— А-а! Археологические раскопки. Картины Востока. Ясно!
— Я тебя не понимаю!
Но, еще не договорив, Неда почувствовала, что слишком хорошо его понимает, и вспыхнула.
— Думаю, что тебе выгоднее ей ничего не показывать.
Он смотрел на нее дерзко, испытующе и словно читал в ее душе. Эта его манера и отпугивала Неду и заставляла выделять его изо всех своих знакомых.
— Спасибо за совет. Извини, меня ждут.
Сознание, что ему удалось ее поддеть, наполнило его злорадством. «Пускай знает, что люди не слепые и видят все их хитрости», — думал он с беспричинным ожесточением, глядя, как она, гордо вскинув головку, поднимается в фаэтон.
— Мое почтение господину жениху! — крикнул он, когда Калимера натянул поводья и фаэтон тронулся.
«Наглец, — думала она, откинувшись на мягкую спинку сиденья. — И что он имеет против меня? Что я ему сделала? А я-то, дура, когда-то была в него влюблена... Дневник вела целый год в пансионе для него, чтобы ему отдать. Девчоночья сентиментальность. Надо найти тот дневник и сжечь!»
Мысленно она подбирала слова, чтобы его побольней обидеть. Пьяница, развратник... Но последнее показалось ей несправедливым. «Я не имею права утверждать того, о чем только слышала, пусть и от Филиппа», — сердясь еще больше, решила она и заставила себя думать о чем-нибудь другом, более достойном.
Более достойным, по ее мнению, был Леандр. А мысль о Леандре напомнила ей о том, куда она едет и что ее ждет. Она встрепенулась и забыла об Андреа и о его странном поведении. Даже Леандр показался ей сейчас не таким привлекательным, как всегда. «Унижения, унижения, — мысленно повторяла она. — Боже мой, унижения на каждом шагу»...
Она попыталась представить себе, как выглядит мадам Леге, и с этой минуты уже не могла думать ни о чем другом, кроме этой встречи, которая должна решить ее судьбу...
А в это время Андреа, торопливо шагая по площади, говорил сам с собой.
«Здорово я поставил ее на место. А как она нос-то задрала! Ха-ха... Она будет показывать город своей свекрови — показывай, показывай, крупную рыбу ловить надо умеючи, чтобы не сорвалась. А та, расфуфыренная старуха, будет ахать и закатывать глаза (навидался я таких в Константинополе и в Каире): “Ах, как интересно!.. Какая романтика!.. Аромат Востока!..” Что греха таить, наш Восток малость грязноват, да ничего не поделаешь! Зато, мадам, здесь родилась ваша будущая сноха, хотя она и делает вид, что не имеет ничего общего с нашим городом... — он шагал, презрительно кривя губы, но стройная фигура девушки не выходила у него из головы. Как она испуганно на него взглянула, как потом улыбнулась, и не просто, а со значением. — Нет, нет, ничего этого не было, — разубеждал он себя. — А как она поднялась в фаэтон, задрав голову?.. Настоящая венка!.. А теперь уж и Париж завоевывает. Ого! — Он мог бы продолжать без конца свои нападки, но вдруг перед ним встал вопрос: — Да разве она теперь наша? Столько лет провела в заграничном пансионе... Когда она уезжала, Коста еще не был женат, — значит, мне было семнадцать... Гм! Помню, как она приходила прощаться... Такая девочка, чистая... “Мне, — говорит, — тяжело покидать наш город”, — а сама плачет, так плачет, что смотреть жалко! Теперь она еще красивее, а заплачет ли? Все у них такие: и бай Радой, и Филипп, а о хаджи Мине и говорить нечего... К черту! Пускай что хочет делает. Здесь ей найдется кому подражать!.. — Андреа стал мысленно перебирать понаехавших в город молодых иностранок, которых, несмотря на свою неприязнь к ним, прекрасно разглядел и запомнил. Разве жена Марикюра не той же породы птица? (Морис де Марикюр был помощником французского консула) А монахини из итальянской миссии в своих крылатых чепцах... та толстушка, что тишком на меня поглядывает... Да и та, другая, англичанка...»
Он продолжал думать об этих женщинах с беспричинным раздражением и с тайным любопытством. Каковы они? Лучше или хуже болгарских женщин? И чтобы это выяснить, он стал шарить глазами по улице.