— Ну, говори!
Голос хлестнул сильней плети. «А у того, что погубил моих, тоже был такой шрам?»
— Тымрышлия! — прохрипел он и, вытянув шею, в дикой ярости потянулся к нему всем телом.
— Кто? — взревел турок. Это был Джани-бей. — Врешь, свинья, что еще за Тымрышлия?
Дяко бессильно повалился на каменный пол. Больше он ничего не слышал, ничего не видел. В сознании его засело одно: шрам... Шрам! Тот ли это турок?.. Только однажды он видел его вблизи, и то когда в него целился. Промахнулся. «Какая встреча! Ох, какая встреча! А я так и не отомщу, я погибну, и от его же руки», — твердил он про себя в бессильной ярости.
«А если я вдруг накинусь на него и задушу? Или вопьюсь зубами ему в глотку? Нет, мне его не задушить, он здоровущий, как бык. Да и бритый убьет меня прежде, чем я это сделаю». Но, лихорадочно оглядев все вокруг, он обнаружил, что молодого бритого офицера нет. У фонаря стоял только горбун с плеткой. А вон и нож, которым горбун колол его. На нем кровь — выхватить этот нож и смешать свою кровь с кровью Тымрышлии!
Дяко стал приподниматься, медленно, незаметно подтянул под живот колени... уперся ими в плиту... Замер в ожидании...
Джани-бей бушевал.
— Оговаривать правоверного, гяур проклятый? Дай ему как следует, Коч-баба, бей!..
Горбун выступил из темноты, захихикал тоненько, злорадно, щелкнул плеткой. Дяко трясся всем телом. «Вот сейчас!.. Сейчас! — гулко стучало у него в висках. — За вас, мои родимые... Вскочу... выдерну нож... В Тырмышлию... а потом... один раз умирают... — Он не спускал глаз с горбуна. — Подходит... замахивается... Сейчас вскочу... нож...»
Он собрал все силы, затаил дыхание — секунда, вторая... Но горбун опустил плеть и попятился в тень. Повернул свою собачью морду к Джани-бею. Тот сам повернулся и смотрел в широко раскрытую дверь, через которую входили трое. Двое гражданских — длинный и короткий, третий — военный. Военный был бритый офицер. Но кто другие? Их лица смутно белели. Высокие цилиндры подсказали ему, что это иностранцы. Зачем они сюда пришли? Этим-то что от него нужно?
Лежа неподвижно, в луже крови, он с пола следил за ними и с отчаянием думал о том, что все пропало. Много еще домов осиротит этот злодей, покуда придет и его черед... И все-таки незаметно для него самого в нем мало-помалу пробуждалась еще неясная надежда. Эти иностранцы, может быть, не дадут Тымрышлии убить его тут же! Может, будут еще допрашивать или отдадут его под суд...
И в самом деле, длинный — это был Сен-Клер — сразу же отошел с Джани-беем под фонарь и стал с ним о чем-то разговаривать. Неверный желтый свет дрожал на его сером цилиндре и на плоской феске турка, отбрасывая резкие тени на их лица, замыкая обоих, таких разных, в одном зловещем круге. Они что-то разглядывали долго и пристально.
— Исчерпывающе, — сказал Сен-Клер. — И о снабжении и о вооружении батальонов... Число их. А это что? Схема старых городских укреплений.
— И их нарисовал, негодяй! Все! Все! — задыхался от гнева грузный Джани-бей.
— Любопытно!
— Я спрашиваю, кто мог дать ему эти сведения?
— Это мне следовало бы спросить у вас, бей-эфенди!
Турок пожаловался:
— Этот негодяй хотел меня одурачить. Он заявил, будто бы здесь замешан мусульманин. Подлая ложь! Понял, что я не верю, и замолчал.
Длинное лицо иностранца еще больше вытянулось. Пощипывая короткие усики, он пристально вглядывался турку в глаза.
— В Константинополе раскрыта целая шпионская сеть, — произнес он многозначительно. — И ни одного гяура, бей-эфенди.
— Аллах свидетель! Не могу поверить!
— Деньги, бей-эфенди!
— За деньги? Предать отечество? Веру? Не может быть!
Сен-Клер иронически приподнял брови.
— Когда это было? — спросил Джани-бей.
— Дней десять назад.
— Почему же я об этом не знаю? Ведь моя должность...
— Сведения, видимо, поступают нерегулярно, — усмехнулся англичанин, пожал плечами и вышел из-под фонаря.
— А теперь посмотрим на нашего гостя, — услышал Дяко над своей головой его голос. — Что это у вас такая темнота? И потом, здесь душно. Не правда ли, доктор?
Доктор Грин ничего не ответил, и Дяко опять услышал голос иностранца:
— Разве здесь нет окна?