Он прошел в гостиную и остановился у высокого окна. Дождь немного утих, и из серого тумана выступали неясные очертания Капитолийского холма.
— Где ты был? — спросила Тера. Она стояла у него за спиной, чуть поодаль. Руки она засунула в карманы халата. — Прошло почти три месяца.
Он повернулся к ней.
— Я был в Индии.
— В Индии? — повторила она. Ее лицо заметно напряглось.
— Ты была права насчет того, что случилось в фирме, — сказал Томас. — Они поставили мне ультиматум, и я вынужден был взять «творческий отпуск». Год в сточных канавах Бомбея.
— Значит, ты поехал туда не из-за Прийи? — спросила она, уже чуть свободнее.
— Я поехал работать в CASE. Но еще я хотел разыскать свою жену.
Тера немного подумала.
— И тебе это удалось? — помедлив, спросила она.
— Не знаю, — сказал Томас. — Не уверен. Но я бы этого хотел.
Тера склонила голову.
— Тогда почему ты здесь?
— Потому что тогда я все сделал неправильно. Я должен перед тобой извиниться.
Она присела на край дивана.
— Я ни о чем не жалею.
— Выслушай меня, — попросил Томас. — Просто выслушай. А скажешь все потом.
Она замолчала, выжидательно глядя на него.
— Ты появилась в моей жизни в самый темный ее период, — начал он. — Ты была рядом. Мне нужна была помощь, и ты предложила ее. Этого я никогда не забуду. Но я был дураком. Я не должен был заходить так далеко. Не важно, что Прийя ушла, — мне надо было хранить верность. Помнить о супружеских обетах. То, что я пришел сюда в ту самую первую ночь, было огромной ошибкой. Я не владел собой. Я ни в коем случае не виню тебя. Это была моя вина, и только моя, и я причинил боль всем — себе, тебе, Прийе. Ты заслуживаешь гораздо большего. Пожалуйста, прости меня.
Тера встала и тоже подошла к окну. Она посмотрела на мокрый, залитый дождем город и заправила прядь волос за ухо. Томас подумал, что, возможно, сейчас ему следовало бы уйти, но он не сдвинулся с места. Он не мог оставить все непроясненным во второй раз.
Тера наконец взглянула на него.
— Мне не нужны твои извинения, — сказала она. — Я взрослая девочка. И я прекрасно знала, на что иду. — Она помолчала. — Прийя просто дура, что ушла. Надеюсь, теперь она это поняла.
Томас смотрел на нее и не знал, что ответить. В неярком утреннем свете Тера была красива, как никогда. На мгновение ему захотелось утешить ее, как когда-то она утешила его. Но он знал, что это искушение, знал, к чему оно может привести, и сдержался.
— До свидания, Тера, — сказал он.
Она не ответила. Томас пожал плечами и вышел в прихожую. Он уже взялся за дверную ручку, но Тера вдруг позвала его:
— Томас.
Он остановился. Она тоже вышла в прихожую.
— Окажи мне услугу, хорошо?
— Что такое?
— Не знаю, с кем ты сейчас, — но уже определись, хорошо?
Он кивнул и выдавил из себя улыбку. Это был слишком мягкий укор — гораздо мягче, чем он заслужил. Он тихо открыл дверь и вышел. Тера навсегда запомнится ему такой — красивый портрет в рамке окна, на фоне безрадостного серого дождя.
Уже через двадцать минут он подъехал к дому своих родителей. Кроме тех семейств, что направлялись на воскресную службу в церковь, все были дома, и дороги были практически пусты. Он припарковал свою «ауди» на подъездной дорожке и вышел наружу. Дождь прекратился, превратившись в мокрый туман, и Томас решил оставить зонт в машине.
Он постучал в дверь и услышал тяжелые шаги. Сердце снова забилось чаще — Томас в который раз подумал, как объяснит все отцу. Судья открыл дверь и уставился на сына. На нем был костюм в тонкую полоску и галстук с «восточными огурцами». Месса должна была начаться через полчаса.
Глаза его ожили.
— Томас! Входи, сынок.
В прихожую вышла Элена, в элегантном фиолетовом платье и черном кардигане, и бросилась ему на шею.
— Ты промок, — сказала она, оторвавшись от него, и погладила его по мокрым волосам. — Пойдем, я сделаю тебе чаю.
Они прошли на кухню. Томас подвинул к себе табурет и сел, облокотившись на выложенный плиткой кухонный «остров». Судья сел за стол. Мать суетилась у плиты, отец был рядом, готовый дать Томасу совет на любой случай жизни… картина была уютной и привычной, как старые домашние туфли. Сколько раз они вот так сидели на кухне в его детстве и юности.
— Как Прийя? — спросила Элена через плечо. Томас послал ей неопределенно-оптимистичное послание из Парижа, но это было еще до Гоа.