«Удачно, что все случилось именно сегодня», — подумал Томас, обходя очередного рикшу. Они миновали здание аэропорта и свернули на Сахар-роуд к Андхери. Когда они наконец добрались до ашрама, сестра Руфь уже ожидала их.
— Заезжайте! — Она широко распахнула ворота, чтобы они могли оставить машину внутри. Томас и Прийя вышли. — Идемте, — поторопила сестра Руфь. — Уже совсем скоро.
Восходящее солнце раскрасило изумрудную траву золотыми пятнами. Начинался еще один ослепительный, жаркий бомбейский день. Сезон дождей в этом году был короче, чем обычно; он продолжался с конца мая до конца августа, а в сентябре жара и влажность вернулись с удвоенной силой. Было всего семь тридцать утра, но Томас, шагая по тропинке за сестрой Руфью, почувствовал, как его лоб уже покрывается капельками пота.
— Как она? — спросила Прийя.
— Ей пришлось нелегко, но уже почти все, — ответила сестра Руфь.
Они так торопились, что пронеслись мимо пруда Ахальи, не обратив на него внимания. Томас краем глаза заметил, что что-то изменилось, и резко остановился.
— Погодите! — воскликнул он.
Сестра Руфь тоже остановилась, и Прийя почти налетела на нее. Монахиня проследила за взглядом Томаса и улыбнулась. На гладкой, поблескивающей поверхности воды покачивался звездообразный цветок лотоса. Его лепестки были того же голубого оттенка, что и небо, и казалось, отражали косые лучи восходящего солнца.
— Его еще не было на прошлой неделе, когда я приезжал, — заметил Томас.
— Он распустился вчера, — сказала сестра Руфь.
— Она видела его? До суда?
— Да, — подтвердила монахиня. — Мы вместе его видели.
Томас покачал головой. Вот почему Ахалья была такой твердой и уверенной. Она сочла, что распустившийся лотос — это знак божественной благодати, и решила, что ее победа предрешена. И, поверив в это, действительно победила.
Они прибыли в больницу как раз в тот момент, когда из родильного отделения донесся крик новорожденного ребенка. Прийя стиснула руку Томаса. Сестра Руфь провела их в маленький кабинет рядом.
— Подождите здесь, — сказала она. — Я вернусь, когда ребенка приготовят и его можно будет вам показать.
Через минуту в дверях показалась знакомая фигура. Зита вскочила в комнату и бросилась Томасу на шею.
— Томас!
За последние шесть месяцев она сильно выросла. Когда Томас увидел ее впервые, она была симпатичной девочкой-подростком, худенькой, с длинными руками и ногами. Теперь же перед ним стояла уже настоящая девушка. Ее фигура округлилась во всех нужных местах, голос стал более звучным, а огромные глаза заблестели совсем по-новому. «Монахиням нужно будет приглядывать за ней, — подумал Томас. — У такой красавицы наверняка будут сотни поклонников». Впрочем, захочет ли Зита вообще выйти замуж — после всего, что ей пришлось пережить?
Он выпустил ее из объятий и отступил на шаг назад.
— Как Ахалья? — спросил он.
Прийя снова нашла его руку.
Зита просияла:
— Она все выдержала. Она сильная, и ребеночек тоже здоровый. Пойдем, вы сами увидите.
Пришла сестра Руфь и проводила их в родильную палату. В просторном помещении стояли несколько кроватей, огромная раковина и тележка с медицинскими инструментами. Ахалья сидела на кровати, опираясь о подушки. Ребенка она прижимала к груди. Две медсестры суетились рядом. Зита подошла к сестре и коснулась ее руки.
Ахалья подняла голову и посмотрела на Томаса и Прийю.
— Спасибо, что пришли, — сказала она.
— Мы бы ни за что не пропустили такое событие, — ответил Томас. — Ты уже решила, как ее назовешь?
Ахалья улыбнулась, и ее усталое лицо как будто осветилось.
— Камалини. Мой маленький лотос.
Он тоже улыбнулся.
— Мы видели твой цветок, когда шли сюда.
— Это новое рождение, — неожиданно серьезно сказала Ахалья. — Начало новой жизни.
Ее тон немного озадачил Томаса. Все эти месяцы Ахалья, казалось, мало думала о своем будущем ребенке. Она относилась к беременности, как к ноше, которую приходится нести, и Томас прекрасно ее понимал. Дитя в ее чреве было живым напоминанием о том, через что ей пришлось пройти. Ахалья начала чуть-чуть меняться по мере того, как крошечный зародыш принимал форму маленькой девочки, но Томас все же не думал, что она сможет когда-нибудь полюбить этого ребенка по-настоящему. Теперь он, кажется, понимал, что произошло. Жизнь поставила Ахалью перед выбором — горечь и обида или любовь, и она выбрала любовь. И маленькая Камалини из семени зла и плода насилия превратилась в нового члена семьи Гхаи.