Насытившись любовью, Прасад, как обычно, откатился в сторону и заговорил. Ахалья удивилась — на сей раз он решил рассказать ей о своей семье.
— На самом деле Сухир мой отец. Ты это знала? Он наделал много детей, но я его первенец. Моя мать была вешья. Она умерла, когда я был еще маленьким. Я вырос в борделе.
Ахалья узнала, что Сухир решил посвятить Прасада в мужчины в день, когда ему исполнилось тринадцать лет. Девочку звали Манаси, и она была одной из самых юных рабынь Сухира. Прасад считал ее своей первой любовью. Он много раз приходил в ее комнату на чердаке. Манаси жила в борделе, пока ей не исполнилось девятнадцать. Потом выяснилось, что она заразилась какой-то венерической болезнью.
— Не помню, что это было, — сказал Прасад. — Но не ВИЧ.
Когда Сумира сообщила об этом Сухиру, он выгнал Манаси на улицу. Она несколько месяцев слонялась вокруг борделя, выпрашивая еду, пока в конце концов Сухир не заплатил полицейскому, чтобы тот посадил ее в тюрьму. Больше Прасад ее не видел.
Ахалья слушала его признания с изумлением и отвращением. Прасад казался ей демоном в теле мужчины, и его слова, слова живого человека, вызывали в ней смятение и чуть ли не страх. Хуже того — гораздо хуже! — когда Прасад сказал, что не знал иного дома, кроме борделя, в душе ее даже шевельнулось что-то, похожее на жалость. Это был момент слабости, и Ахалья постаралась заглушить в себе неприятное чувство. Боль между ног напомнила ей, что действия Прасада оправдать нельзя. Ужасное детство не уменьшало его вины.
Ничто не могло ее уменьшить.
Закончив свою речь, он некоторое время лежал молча. Потом нашарил в темноте руку Ахальи и сжал ее. От этого нежного прикосновения ее чуть не вырвало. С трудом проглотив подступивший к горлу ком, она вдруг подумала о Зите. Что, если она проснется и не обнаружит сестру рядом? Неожиданно Ахалье в голову пришла идея. Это было рискованно, но ей необходимо было знать. А Прасад мог ответить на ее вопрос. В первый раз за все время Ахалья обратилась к нему сама.
— Что Сухир собирается делать с моей сестрой? — спросила она.
— Зита — такая же, как ты, — сказал Прасад. — Она особенная. Но Сухир продаст и ее.
Ахалья подавила ярость.
— Когда?
— Скоро, — загадочно ответил он.
После этого он отвел ее обратно на чердак.
На следующий день было воскресенье, единственный день, когда Каматипура более или менее отдыхала. После завтрака Сумира принесла Ахалье и Зите коробку с цветными бусинами и моток лески, и сестры провели день, делая себе украшения. Несмотря на жару, Зита казалась веселой и почти счастливой; бусы поглощали ее целиком. Ахалья же, по совету Сумиры, пыталась «отстраниться». Она убеждала себя, что боль внизу живота — это просто часть ее существования, такая же, как окружавшие ее стены и пол под ногами. Она могла проклинать свою карму и оплакивать себя или признать, что боль — это знак того, что жизнь все еще продолжается. Все зависело от угла восприятия.
Подошло время вечерней истории. Ахалья принялась было рассказывать легенду из Махабхараты, древнего эпоса, повествующего о любви и сражениях, но Зите захотелось услышать историю о своей тезке, Сите из Рамаяны. Ахалья вздохнула. Эта легенда была длинной, а ей за эти три ночи почти не удалось поспать.
— Ты точно не хочешь послушать про великую победу Арджуны? — спросила она.
Зита покачала головой:
— Ты рассказывала мне о ней прошлой ночью. Теперь я хочу послушать про принцессу из Митхилы.
Ахалья снова вздохнула. Она не могла устоять перед этим взглядом.
— Сита из Митхилы, — начала она, — обладала великими добродетелями. Но собственная доброта подвела ее. Она поверила Раване, господину подземного царства, и тот похитил ее и силой увез на остров Ланка. Там, в плену, она и жила, ожидая, когда ее освободят Рама и Хануман.
— Расскажи про Ханумана, — попросила Зита. Ее большие карие глаза блестели.
— Доблестный Хануман, обезьяний бог, получил особый дар при рождении, — продолжила Ахалья. — По своему желанию он мог принимать любой размер, становиться большим или маленьким. Когда он узнал, что Равана через море перенес Ситу на Ланку, вырос таким огромным, что перешагнул через море. С собой он принес кольцо Рамы, и когда он отдал его Сите…
Она вдруг замолчала. Заскрипели ступеньки. Кто-то поднимался на чердак. И Зита, и Ахалья уставились на дверную ручку. Ахалья успела подумать, что это, наверное, Сумира с каким-нибудь поручением, о котором она забыла, но тут дверь отворилась. На пороге стоял Сухир. Он молча осмотрел Зиту. Его морщинистое лицо ничего не выражало, но от холодного, оценивающего взгляда спина Ахальи покрылась мурашками. В ушах у нее прозвучали слова Прасада: «Зита особенная. Сухир продаст ее».