Вот уже совсем близко друг от друга враждебные цепи бойцов, вот уже готовы с лязгом столкнуться штыки, как вдруг в небо вонзилась красная ракета, рассыпалась тысячами искр, осветив все.
— Юнкера, юнкера! — пронеслось по цепи партизан.
Яростно сжав зубы, сощурив налитые кровью глаза, в последнем взрыве гнева и ненависти ударили партизаны на юнкерскую цепь. В упор разрядив винтовки, обрезы и дробовики, кололи штыками, рубили шашками, дробили прикладами, с воем, с хрипом схватывались врукопашную.
— Бросай гранаты! — закричал Колдоба.
Юнкера смешались под ударами. Новенькие английские карабины выскользнули из их рук, юнкера попятились, заколебались и… побежали. Партизаны, хромые, мокрые от крови и пота, преследовали врага с победным, неукротимым «ура».
— Перебежка через улицу! — скомандовал Колдоба.
— Перебежка… Перебежка… — понеслось по рядам.
Партизаны выскочили из-за огородов, из-за стен и побежали гуськом. На головы им упал холодный свет прожектора. Колдоба увидел совсем маленькую цепочку. Прорвали кольцо смерти и бегут… бегут…
Вот уже промчались по улочке, вскочили в темный провал переулка, бегут вдоль стен, под густыми деревьями, оставляя далеко позади себя место прорыва.
— Теперь хорошо! — крикнул Колдоба. — Теперь повоюем!..
Над головой вдруг вспыхнул ослепительный огонь.
Партизаны толпой бросились к месту разрыва снаряда, нагнулись и оцепенели.
— Убит…
Шумный кинулся, не добежал, упал на руки и пополз, волоча ногу, раненную осколком.
— Товарищ, товарищ командир!..
Колдобу приподняли, прислонили спиной к забору.
Он открыл рот и с трудом, в смертельном хрипе, произнес:
— Не бросайте… оружия…
И повалился навзничь всем своим громадным телом.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Мрак…
Тишина…
Густой серый туман тяжелыми складками повис над городом. Где-то за горой выли собаки. Их протяжный вой тревогой наполнял сердца людей. Кое-где еще догорали дома, подожженные снарядами. Облака плыли, подбитые мехом багровых, постепенно таявших отблесков, за которыми черным кольцом смыкался мрак. Рушились обгоревшие крыши, печально звенела в ночной тишине обваливающаяся черепица, трещали и дымились обгорелые балки. Около пожарищ не было людей. Никто не тушил, никто не стерег дома… Черный дым расползался по темным улочкам. Редко-редко потрескивали одиночные выстрелы в разных концах города.
Части белых отошли на окраины. Дозоры, засады, караулы зорко следили за всяким движением в городе. На углах и перекрестках окраин, в темноте, залегли белогвардейские патрули. Вокруг города кавалерийские разъезды стерегли окружающие деревни, боясь новых вспышек восстания.
Было два часа ночи.
Вдруг бешеный топот кованых коней и лязг оружия нарушили тишину.
Всадники полным карьером растянулись по всей Босфорской улице. Молча, шашки наголо, по четыре в ряд. Мчались в центр города, оставляя на мостовой огоньки, искрящиеся из-под копыт.
Ротмистр Мултых, закутанный в бурку, в лихо заломленной папахе, летел впереди на вороной кобыле. Справа мчался граф Тернов; от тумана потели стекла его пенсне, и он нервничал, бормотал проклятия. За ними смертельным вихрем неслась вся экспедиция, наполняя город грохотом тысяч лошадиных подков. Испуганные лица прижимались к черным стеклам окон. «Что будет?.. Что будет?» — твердили жители города. Прислушивались к гулу все, кто сидел в погребах, в подвалах. Знали — в город ворвалась дикая орда.
На храпящих лошадях эскадроны пролетели по бульвару вдоль берега моря. У штаба гарнизона грохот подков затих, лошади пошли мерным, глухим шагом. Раздалась протяжная команда Мултыха. Экспедиция остановилась. Ротмистр оглянулся, но не увидел своих казаков в облаках сырого тумана, только оторванно трепетали в воздухе флажки казачьих пик. Мултых громко сказал:
— По старой боевой традиции победителей, город отдан до утра в ваше распоряжение. Что хотите, то и делайте здесь. Не стесняйтесь.
Вдоль всего бульвара в тумане зашевелились, зацокали, забряцали всадники и группами стали расплываться по темным улицам.
Мултых остался в штабе гарнизона.
…Один из казачьих разъездов, под командой казака Сологуба, остановился на Греческой улице, у подножия крутой лестницы. Здесь грудой лежали человеческие тела. Раненые стонали во мраке. По шеям коней бежала мелкая дрожь.