Несколько женщин мечутся с умершими детьми. Одна, молодая, с распущенными длинными волосами, сошла с ума. Она два дня носит на руках распухший холодный трупик годовалого ребенка, беспрерывно целует его в синие губки, приговаривая:
— Крошечка моя, ангел мой, вот скоро увидим свет… к доктору снесу…
Толпа стояла, готовая к уходу из каменоломен. Люди смотрели друг на друга, как бы ожидая сигнала. Вот передние молча двинулись, и все, точно темная рассыпавшаяся зыбь волны, с шумом рванулись вперед.
Цепь коптилок растягивалась по галерее, толпа гулко шагала по туннелям кверху.
— Не остановим сейчас. Они все погибнут и нас погубят, — мрачно сказал Ковров и потянул за собой Пастернаева.
Они прошли по поперечной галерее наперерез людям. Там, где туннель делал крутой поворот, внезапно перед толпой раздался голос Коврова.
— Пулемет, огонь!
Та-та-та… — прерывисто застучал вхолостую пулемет.
Толпа заколебалась и на минуту застыла, как бы раздумывая. Навстречу вышел Ковров с группой партизан, он громко заговорил:
— Куда вы? Остановитесь! Вас перестреляют всех… Надо сделать так, чтобы ни вы, ни мы не погибли. Сейчас отсюда не выпустим ни одного человека! Своими руками расстреляем, кто будет рваться к выходу. Выход найдем для всех. Больше ждали, потерпим еще. Мы, партизаны, все ранены, в худших условиях, чем вы, а терпим. Расходись назад!
В толпе слышались нерешительные голоса:
— Через вас…
— Мамо, мамо, до дому! — кричали дети.
— Почему?.. Почему?..
— Яки розумни! Через вас страдаем…
— Если уйдете, так на верную смерть, — сказал Ковров и выпрямился.
— Там будет или нет, а тут уже смерть! — выкрикнули из толпы.
— А это что? — женщина с распущенными волосами, со страшным, воспаленным лицом выскочила вперед. — Видите, что это? — она потрясла перед лицом Коврова окоченелым тельцем ребенка.
— Видишь, что делается? — закричали мужчины из толпы.
— А он гавкает: «Не пущу…»
Ковров, бледный, отступил на шаг, указал молча на пулемет, из-за угла направленный на толпу.
— Для вашей пользы, — проговорил он. — Под белогвардейские пытки не пущу… Расходись без паники, спокойно. Выход будет для всех.
Партизаны с большим трудом сдерживали толпу. Наконец, обессилев, она отхлынула назад.
Ковров приказал командиру взвода, итальянцу Гарелли, коренастому, широкоплечему моряку, ни на минуту не оставлять главные заходы без бдительного караула. Он предупредил Гарелли, что белые знают о численности оставшихся партизан и теперь будут делать решительные попытки ворваться в подземелье.
— В случае чего немедленно, без всякого шума, доноси лично мне.
Распорядившись, Ковров направился в глубь каменоломни. Он двигался медленно, с опущенной головой. Впереди него шел партизан с факелом. Ковров думал о безвестной судьбе Колдобы, Горбылевского, Шумного, Дидова… Лихорадочное воображение его рисовало картины расстрела товарищей, их окровавленные, скорченные тела. Особенно угнетала мысль о Горбылевском. Ковров думал: «Как чахоточный, кровохаркающий Горбылевский добрался до города?.. Где он, что с ним? Жив ли еще? Успел ли уйти в подполье?»
Горло его сжимала спазма. Он чувствовал, что вот-вот сейчас закричит…
В штабе Ковров застал около десяти раненых командиров. Одни из них, узнав о разгроме партизан в городе, приползли из последних сил, других принесли…
Командиры сидели на камнях у стен, и лица их походили на эти камни — такие же серые и мрачные…
На широких двух досках, скрепленных планками, весь израненный, в почерневших лубках, лежал председатель Реввоенштаба Бардин.
Ковров безнадежным взглядом окинул всех и тяжело опустился на камень, на котором всегда сидел и спал Колдоба. Он понял, что эти люди собрались на последнее совещание.
Все сидели опустив головы. Бардин кашлял: его сине-бледное лицо с глубокими впадинами щек мертвецки заострилось. Он, видимо, собрался говорить, но язык не повиновался. Когда-то горячий оратор, он повернул голову и посмотрел в глаза Коврову; губы его затряслись, и запавшие глаза наполнились слезами.
Ковров сурово нахмурился, хотел отвернуться, но вдруг наклонился, обнял Бардина и отошел.
— Ну, зачем, зачем? — громко успокаивал Пастернаев, — Не надо, товарищи… Ну что ж теперь…
Собравшись с силами, Бардин приподнялся на локте и, тряся контуженной головой, заговорил:
— Товарищ Ковров, скажи, как наша разведка? В каком положении тот заход, через который выходили наши на город? Может быть, некоторые из нас смогут выйти оттуда?