— Браться за провода и по проводам наверх!
Толпа услышала команду, все кинулись к проводам и смяли связистов. Каждый хотел скорей ухватиться за спасительный провод, ведущий к солнцу, к жизни. Десятки судорожно торопливых рук тянули провода, вырывая их друг у друга, цепляясь за них зубами.
Офицеры третьей колонны, видя, что там, где горели огни и, по их предположениям, находились партизаны, теперь темнота, пошли в штыковую атаку. Внезапно из боковой галереи наперерез третьей колонне вышла вторая команда связистов и, в свою очередь, приняв атакующих за партизан, поставила на перекрестке пулемет и стала дробить части третьей, самой счастливой до сих пор колонны белых.
В этом безумии какой-то находчивый офицер с ярким карманным фонарем забежал вперед и, найдя провод, закричал:
— Сюда, сюда! Здесь провод, здесь выход!
Слово «выход» током прошло по толпе. Все ринулись по коридору за офицером.
— Скорей!
— Скорей!..
Раненые, выбиваясь из сил, падали под кованые сапоги, стреляли в спины пробегающих мимо, молили:
— Возьмите нас!
— Стой!..
— Не оставляйте…
Так неслись по галереям разбитые части первой и второй колонн полка. Позади же в яростном бою остатки третьей колонны раздавили связистов и теперь мчались по этому же коридору с ревом:
— Гони их, гони!
— Смерть бандитам!
До самого выхода на свет белые истребляли друг друга, продолжая атаку на мнимых партизан. И только тогда, когда жалкие кучки искалеченных офицеров, юнкеров и казаков вышли наружу, прекратилось это самоистребление.
Генерал Губатов, кривя багровое лицо, приказал Михайлову привести в порядок остатки полка и, взяв каменоломни в тесный круг осады, продолжать взрывы. В сопровождении английских офицеров Губатов сел в машину, бросил взгляд на часы. Было тридцать минут двенадцатого.
«Бои под землей продолжались пять часов, — подумал Губатов и в ярости стиснул руки. — Несчастная сотня бандитов — и такое дьявольское сопротивление!..»
Автомобиль черным метеором метнулся по шоссе.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Раннее солнце окрасило своими веселыми лучами ровный простор моря. В воздухе слышались звуки людских голосов, веселого плеска волн, пенившихся белой каймой вдоль черных скалистых берегов. Обширная степь трепетала от счастья под солнечным теплом, травы сверкали росой, и даже легкий утренний ветерок шелестел в свежей листве деревьев как-то особенно жизнелюбиво. Казалось, так велика радость природы, так ярки ее краски и столь неистощима ее щедрость, что и сквозь толщу земли и камня, туда, в подземелье, к людям, лишенным всего, должны бы проникнуть свет и тепло солнца.
На самом дне каменоломен, в дальнем тупике, куда вели узкие путаные штольни, на камне, на спине, подложив под голову руки, лежал Ковров. Он только что покинул галерею, где партизаны в бешеной спешке пробивали выход на волю. Он решил уснуть хотя бы на один час.
Ковров закрыл глаза, закутался в шинель, но долетавшие до его слуха бормотанье, чавканье и вздохи партизан не давали ему уснуть. Это первая смена бойцов, работавшая по прорытию выхода, обедала: грызли сырой ячмень и жевали ремни.
Ковров представил себе все кушанья, которые ему приходилось есть в своей жизни или которые он видел, как ели другие: жирные борщи, мясо вареное, жареное, крутые, сытные каши, рыбы всех сортов и всячески приготовленные. Судорожно глотнув слюну, он вспомнил, что отец отдал его в услужение хозяину трактира десятилетним мальчуганом без жалованья, за харчи, рассчитывая, что сын его будет там хорошо кормиться. Вспомнил, как однажды вместе с другими подавальщиками он принес в хозяйскую квартиру и расставил на столах множество жареной, печеной и вареной снеди, надушенной всякими вкусными приправами, с жирными подливами… Ковров с поразительной ясностью восстановил в памяти все запахи этого хозяйского именинного обеда. Вспомнил — и устыдился себя. Еле отогнав от себя неотвязные мысли, Ковров попытался было уснуть, но другие думы с еще большей настойчивостью охватили его: будет ли прорыто окно к свету, осуществится ли последняя, отчаянная надежда?
Коврову почудилось, что он уже видит через прорезанный выход зеленые поля, родное море, сады с цветущими акациями. Он вспомнил о любимой девушке, с которой встречался когда-то вот в такую же пору лета в саду у моря. Вспомнил Ирину…