На Кубани всего день назад Петька видел только серые, печально-задумчивые поля, залитые буйными ливнями; видел только стаи черных воронов, этих страшных спутников войны, — они кричали, беспорядочно взлетали вверх и на лету били друг друга крепкими клювами… Петька незаметно дошел до поселка.
Старый Карантин — единственное в окрестностях города дачное место, аккуратно распланированное на откосе длинного мыса, на вершине которого возвышалась большая крепость, господствующая над проливом Азовского и Черного морей. Как и прежде, крепость имела важное стратегическое значение.
Петька решил зайти в поселок. Но по улицам бродили солдаты и на перекрестках стояли орудия. По форме он определил, что это «гусары смерти». Шумный свернул влево, пошел на шоссе, к хребту, за которым, в низине, лежал город.
Достигнув вершины хребта, Петька свернул с дороги и присел на холмике, густо поросшем серебристой полынью. Перед ним лежал родной город, раскинувший свои бледно-серые строения до самого моря. Из долины, от города, насыщенного туманными испарениями, доносились глухие раскаты.
…Вот они, белые каменные и живые зеленые изгороди, а за ними фруктовые деревья, виноград, белые акации, пирамидальные тополя. В эти первые дни золотой осени рыбаки готовились к путине. Сотни рыбачьих лодок возвращались к берегу с сетями, переполненными блестевшей, как серебро, скумбрией и сельдью. С моря неслись крики краснолапых чаек, па берегу, в чуть тронутой багрянцем листве садов, раздавался разноголосый птичий щебет.
«Отец сейчас должен быть здесь, в проливе… ловит скумбрию», — подумал Петька.
Он поднялся и пошел к дороге. Но не успел он спуститься с возвышенности, как впереди загрохотал экипаж. Петька оглянулся. Скоро экипаж поравнялся с ним.
— Эй! Поди сюда!
Полный татарин со смуглым лицом, в богатой каракулевой шапке впился черными глазами в парнишку и что-то буркнул кучеру. Кучер резко остановил лошадей. Теперь все пассажиры — татарин, офицер и двое людей в турецких фесках — внимательно смотрели на Петьку. Смуглый татарин жестом приказал Петьке остановиться и спросил:
— Моряк?
Петька промолчал и подумал: «Вот оно что, моряков ищут».
— Ты что молчишь? — снова обратился к нему татарин и, лукаво прищурив глаз, сказал: — Мне нужно на лодку в мой имение матрос.
— Я рыбак!
— Еще лучше, — с напускным добродушием произнес татарин.
Петька смотрел на незнакомцев, стараясь отгадать по их лицам, чего хотят от него эти люди.
— Присаживайся.
— Спасибо, я пешком дойду, — и Петька шагнул вперед.
— Нет, стой! — крикнул вдруг татарин, выдернул из кармана револьвер и наставил на Петьку.
Пассажиры выпрыгнули из экипажа и окружили Шумного.
— Я — Абдулла Эмир. Связать его!
Жирное лицо Абдуллы Эмира густо побагровело.
Петьку мгновенно обхватили цепкие руки офицера. Он рванулся, но люди в фесках тут же схватили его за руки и стали накручивать на них веревки.
— Я вот тебе даем контрибуция! И барашка тоже даем, — злобно бросил еще более побагровевший татарин и взмахнул никелированным револьвером, зажатым в смуглой руке. — Я теперь из твой мяса сделаю шашлык и тебе в рот положим, кормить тебе будем хорошенько… Бандит!..
— Что вам надо от меня? — крикнул Петька. — Вы не имеете права!
— Ага, подожди! Мы тебе даем права, сейчас на контрразведка! — прокричал Абдулла и направился к экипажу.
Люди в фесках потащили Петьку за Абдуллой и бросили на дно экипажа. Абдулла остервенело ткнул Петьку сапогом в поясницу и крикнул кучеру:
— Пошла!
Лошади рванули, и экипаж, громыхая и пыля, покатился в сторону города.
Небольшой, обветшалый, живший целые века под покровом благостного покоя город с его кривыми улочками, с путаными переулками, со множеством каменных лестниц, днем и ночью шумевших народом, сейчас казался встревоженным. Толпы людей собирались на перекрестках — галдели, спорили, негодовали. Город походил на разрозненный огромный пчелиный рой, потерявший свою матку.
В город входили немецкие войска — «гусары смерти» — и часть берлинского полка. Они двигались со стороны крепости и завода.
Небольшая пестрая толпа людей, шествующих под желто-голубым флагом гетманцев-самостийников, встречала оккупантов с букетами цветов и хлебом-солью.
Командующий дивизией, барон фон Гольдштейн, отказался выслушать речи гетманцев. Немцам некогда было заигрывать с «жовтоблакитниками», они спешили обратно в Германию. Куда девался теперь их пресловутый тевтонский дух! Теперь он проявлялся разве что в повальных грабежах, убийствах, в насиловании женщин. На малейший протест со стороны беззащитных жителей немцы отвечали расстрелами.