— Ставридин мне все рассказал, — пригнувшись к Петьке, зашептал боцман. — Дурень ты, Петька, дурень! Он мой друг, недавно бежал из-под ареста, в катакомбах под городом живет. Как-то выполз вечерком, был у меня, вот про все и рассказал. Колдоба освободил его.
— Не верю, — уронил Шумный и подумал: «Какой же это Колдоба?»
— Тише! — прошептал боцман, хватая за рукав парнишку. — Никаких разговоров! А як што — в топке сожгу або за борт. Пойдешь раков кормить… Смотри, не ляпни чего своему Евсеичу. Я-то его не боюсь, я знаю, што он був против царя. Но и не за свободу. Он за бога и за хорошую службу… Тут капитан язва. Сам понимай: привел вот белым «Юпитер» и сдал в полной сохранности. Говорят, не дал команде затопить. А морячки здесь — наши! Теперь понимаешь?
— Понимаю, — доверчиво ответил Петька.
— Молод и зелен ты ищо.
Шумный тихо спросил:
— Какая власть в Мариуполе?
— Белая.
— А зачем же едут с нами офицер и эти пять солдат?
— Сопровождают, боятся, штобы мы не увели к большевикам пароход.
— А-а-а, вон оно что…
— Да, но сичас, кажется, нема ни одного порта советского, все порты у белых.
Стемнело. Берегов уже не было видно, небо чистое, звездное, ветер улегся, море стало совсем спокойным. Двигаясь вперед, пароход оставлял за собой молочно-белую пену. Тяжелые вздохи машины, звон работающих механизмов слышались в ночной тишине.
— Если Красная Армия недалеко от Мариуполя, тогда мы…
Боцман помолчал и ответил:
— Думаю, що уйдем, там дэсь близко ходыть ридный наш батько Махно.
— Махно?!
— Эге ж, Нэстор Махно, — подтвердил боцман.
— Он же бандит!
— Чудак ты, Петро! Хиба ж так можно говорить, надо же разбираться в делах революции и во всех ее партиях. Махно — мой земляк, учитель, я его знаю, он каторгу прошел… Махно — анархист, а эта партия — выше усих партий… Слухай, я тоби все объясню. Анархисты — это весь уксус и вся эксенция революции. Тут никакой власти не признается, сам соби воля: як твоя голова, розум твой говорить тоби, так и живи… Знаешь, Петро, я тэпэр никаких властей не признаю, терпеть их не можу над собой, надоило, ей-богу, правда. Все равно уси партии будут переходыть, и прийдэ время, што уси прийдут к анархической партии. А чего мучиться, ждать? Пэрэшагнув уси етапы — и прямо в эксенцию слободы, и квита… Вот так-то милый.
Он похлопал Шумного по плечу и ушел.
На вторую ночь, к рассвету, «Юпитер» приплыл в Мариуполь. Ему не разрешили причалиться к молу, он бросил якорь посредине бухты, развернулся по ветру, остановился, натянув цепь. Вскоре матросы повезли на шлюпке капитана парохода и офицера — прапорщика с рябым лицом, сопровождавшего пароход. Высадив их на берег, матросы вернулись обратно. Капитан запретил команде, за исключением артельщика, выходить на берег.
После двух дней стоянки на якоре «Юпитер» стал под погрузку угля. Капитан, боясь, как бы не дезертировали люди с парохода, отобрал у всех документы, разбил команду на три смены и посменно выпускал на берег, в город. Если кто не явится из смены, то ни один больше не увидит берега. За одного должны отвечать все.
Один из кочегаров, вылезая из трюма, сказал капитану:
— Вы бы лучше, Андрей Егорыч, побеспокоились, чтоб нам жалованье платили. Куда мы пойдем? Идти некуда, у нас детвора без хлеба дома сидит.
— В Керчи все получим, не падай, хлопцы, духом, это я гарантирую. Скорей бы вот погрузиться… Гроши будут, — сказал капитан.
Шумный, пока еще не зачисленный в команду, получил разрешение отправиться на берег. В холодное, но солнечное воскресное утро двое молодых матросов ожидали Петьку на берегу. У трапа Шумного задержал Евсеич и прочитал ему нотацию:
— Будь осторожнее. Я не хочу, чтоб ты дружил с Володькой и Шуркой. Они бесшабашные, распущенные, втянут в какое-нибудь дело. Время такое — шпик на шпике сидит… Ну, иди с богом!
Шумный побежал к трапу. Сойдя на берег, он увидел друзей и помчался за ними. Володька и Шурка, обхватив друг друга за талию, шли по направлению к поезду, о чем-то говорили, смеялись. Шумный, идя за ними, думал о том, что говорил ему Евсеич. Раньше он терпеть не мог никаких напутствий, никаких «моралей», но пережитое научило его быть более осмотрительным.
Петька заметил двух человек, только что вылезших из парусно-моторной шхуны, стоявшей на причале. Люди были одеты в промасленные желтые костюмы, огромные рыбачьи сапоги, в барашковые, с наушниками, шапки.
Когда Петька подходил к этим людям, один из них, огромный, кряжистый, протянул ему навстречу могучие свои руки и закричал: