Когда машина остановилась у входа в здание Совета, я невольно подняла голову и посмотрела на свою клетку. Сейчас в ней горел свет, и по комнате топтались какие-то люди… А я в очередной раз поразилась чёткости обзора.
Помню, где-то читала, что раньше, в некоторых городах, особо провинившихся преступников садили в клетку прямо посреди центральной площади, чтобы все жители могли видеть их, и знать, что за подобный проступок легко могут оказаться на их месте. Моя камера была немного модернизированным вариантом такого наказания, и, честно говоря, намного более комфортным.
Лит вытащил меня из машины, спросил, могу ли я идти, и, дождавшись утвердительного кивка, поставил на ноги. Но сделав всего пару шагов, я остановилась как вкопанная, и причиной моего ступора была далеко не больная нога.
На ступеньках, у входа в здание Совета стоял Рио. Строгий, властный, гордый… и отчего-то жутко злой. Я смотрела на него со странной смесью огромного запредельного счастья и полной обречённости, а он словно специально предпочитал не поворачиваться в мою сторону. Это-то меня и отрезвило.
Всё кончено… И с моей жизнью… и с моей любовью… всё.
Ведь он по сути никогда не был моим. Никогда ничего не обещал… И кто знает, как долго продержались бы наши отношения, если бы то новогоднее утро не расставило всё по местам. Но сейчас… он здесь… и я здесь… да только нет в этом главного. Нет Нас.
Наверно, я слишком громко думала, а может волна моего разочарования всё-таки докатилась до Эверио, прорвав плотину его невозмутимости, но он повернулся… и наши взгляды встретились.
Меня словно прошибло сильнейшим электрическим разрядом, и даже показалось, что он тоже вздрогнул. Сильнейшая волна смешанных чувств ударила по моим ощущениям, но уже в следующую секунду, он снова отвернулся… и всё закончилось. А когда мы проходили мимо, и вовсе предпочёл отойти, чтобы даже случайно меня не коснуться.
Мы вошли в здание, поднялись по лестницам до четвёртого этажа, и, убедившись, что мы здесь совершенно одни, Лит резко остановился и схватил меня за плечи.
— Не смей, Тиана! Я знаю, что ты чувствуешь, но прошу, не позволяй этим чувствам тебя добить! — он почти кричал, глядя мне в глаза. — Ты сильная! Ты самая сильная из всех кого я знаю! И ты выдержишь!
— Нет… — прошептала я, выскальзывая из его рук и оседая на пол. — Я не хочу быть сильной, Лит. Я больше ничего не хочу…
Я разрыдалась… впервые за последние несколько недель позволила себе слёзы. Мне хотелось этого… как будто каждая капля того солёного водопада уносила с собой частичку груза, что огромными этажами высился на моих плечах.
Лит молчал, героически подставляя мне своё плечо, и от самого его присутствия уже становилось легче. Наверно, если бы не он, я бы попрощалась с адекватностью уже довольно давно. А с ним — получалось чувствовать себя защищённой… нужной. И я нисколько не жалею, что когда-то назвала этого смазливого красавчика своим братом.
Не знаю, сколько длилась эта мокрая истерика, но когда слёзы кончились, Литсери аккуратно вытер моё лицо, и отвёл в камеру. Он даже хотел остаться со мной, но я сказала, что это лишнее, и что он и так сделал для меня очень много.
Перед самым уходом Лит выдал мне фразу, которая сначала ввела меня в состояние ступора, а потом и вовсе рассмешила:
— Не смей сдаваться, слышишь, — проговорил он, глядя мне в глаза. — Помни, тебе теперь нужно думать не только о себе… о ребёнке тоже.
Ах да, точно! А я и забыла, что он считает меня беременной. Ясно теперь, почему меня так отменно кормят… и с расспросами не пристают. Берегут, значит, здоровье будущей матери?
Данный факт меня так рассмешил, что я ещё долго не могла успокоиться. Благо Лит к этому времени уже ушёл, а то бы точно решил, что я окончательно сошла с ума.
Когда череда сильных эмоциональных всплесков вконец иссякла, а в комнате снова выключили освещение, я отчего-то решила, что должна во что бы то ни стало увидеть рассвет… И, посчитав это вполне нормальным капризом, разломала точилку, вытащила из неё лезвие и присев на пол под зеркальной стеной, начала соскабливать её напыление. Как я и предполагала, его наносили на уже готовый стеклянный куб, поэтому моя идея и оказалась вполне успешной.
Я проводила своим орудием разрушений по зеркалу, и в кромешной темноте комнаты появлялись мелкие проблески света. Скребла, всё больше увеличивая поверхность обзора, а мысли всё равно витали где-то не здесь… И когда, через неизвестно количество времени, в моей тёмной камере образовался просвет диаметром около полуметра, обхватила свои колени руками, и как завороженная уставилась на звёзды.