Подобное поведение никогда не было свойственно моему учителю, а тот лёд во взгляде его необычайно ярких зелёных глаз, очень красноречиво намекал, что он в бешенстве. И если любой другой на моём месте хотя бы ради приличия напрягся или испугался, то мне оставалось лишь грустно усмехнуться. Нет у меня больше своих эмоций! Нет! Я как пустой кувшин, из которого исчезло всё важное, а на самом его дне плескалась лишь сильнейшая злость и угрожающих размеров обида. И они бы так и сидели вблизи дна, если бы никто не додумался растрясти сей сосуд, тем самым извлекая наружу остатки его содержимого.
Но… теперь там не осталось ничего. Лишь тихое равнодушие и маленькая искорка надежды на счастливое будущее, которая медленно дотлевала в темноте окружающего мрака.
— Пришёл препроводить меня до выхода? — абсолютно равнодушным голосом поинтересовалась я. Мне и правда было плевать на то, что он скажет или сделает. Ведь всё уже решено. Жаль, что он не может понять, что если я что-то решила, то на это есть причины, и довольно веские.
— А ты собралась уходить? — ответил он вопросом на вопрос. Да и тон выбрал такой же: спокойное безразличие.
— Не имею наглости больше оставаться в этом доме. Да и дела предстоят срочные и не отложные, — я опустила голову на колени, не желая больше видеть, как в глазах столь близкого мне существа разгорается презрение.
Тамир грубо усмехнулся, и медленно преодолев отделяющее нас расстояние, подошёл ближе. Опустившись на корточки напротив меня, он грубым и каким-то брезгливым жестом, приподнял моё лицо за подбородок, заставляя посмотреть в его глаза. Я подчинилась, да и не было больше сил сопротивляться. Да пусть хоть прикончит прямо здесь — мне всё равно.
И только одно я упустила… Этакую мелкую деталь головоломки, которая тут же превратилась для Тамира в ясную картинку. Но как? Как я могла забыть, что для моего учителя достаточно всего одного пристального взгляда в глаза, чтобы противник стал для него открытой книгой, причём с картинками.
И если с самого приезда и вплоть до этого момента мне удавалось избегать раскрытия перед Тамиром, то сейчас, видимо, настал момент истины. Не знаю что именно он там увидел или не увидел, но спустя минуту в голове раздался властный голос:
«Покажи!» — впервые он приказывал, да так, что ослушаться было невозможно, даже если очень захочешь. Приказ эмпата это прямое указание мыслям, и даже при большом желании и дикой силе воли подобным указанием почти невозможно пренебречь.
И я показала. Всё. Мелкими яркими вспышками перед глазами промелькнули картины прошлого: начиная с визита Рио в мою комнату и заканчивая возвращением домой, холодной зимней ночью. Хочет знать — пусть знает. Да вот только жалеть меня я ему не позволю. Лучше уйти… и не возвращаться.
Минуты текли, превращаясь в часы… За окном медленно промелькнули первые искры позднего рассвета, а я всё ещё сидела напротив застывшего Тамира и никак не могла понять, что с ним происходит. Лицо учителя превратилось в застывшую маску, а эмоций сейчас он не выражал никаких.
Видимо, закрылся… Но зачем? Не хочет, чтобы я знала о его чувствах, о его отношении к увиденному?
Он глубоко вздохнул, и, прикрыв ресницы, опустил голову. В этот момент он выглядел как никогда молодо, и только бледность лица и безвольно опущенные кисти рук говорили о его дикой усталости.
— Тамир… — позвала я тихо, но ответа не последовало, хотя я знала, что он меня прекрасно слышит. Ладно, не хочет говорить — не надо. Я сама всё скажу. — То что ты увидел, всего лишь прошлое. Но оно держит меня, не давая вырваться. Мы связаны с ним, настолько крепко, что становится страшно… хм… даже мне. И, как ты заметил, от таких воспоминаний хочется убежать… И никогда не возвращаться.
Солнце медленно поднималось над горами, наполняя комнату своим холодным свечением. Вокруг было настолько тихо и спокойно, что невольно навевало мысли о повсеместной зимней спячке, и даже порывы ветра в этот утренний час окончательно стихли, оставляя в покое безжизненные ветви сонных деревьев.
Тамир всё так же молчал, отвернувшись к окну, и как будто давая мне повод говорить дальше.
— Ты знаешь… я ведь всё равно уеду к нему… всё равно порву это… связь, будь она не ладна! И если выживу… мне бы очень хотелось знать…. что ты меня примешь.
Слова давались мне с трудом, но говорить откровенно о том, что на самом деле тревожит, оказалось не так уж и сложно. Тем более что мой собеседник слушал очень внимательно.