— У Мишель нервный срыв. Наверняка Лоран чувствует себя не лучше. Надеюсь, Мишель пойдет на пользу смена обстановки.
— Я тоже надеюсь. К тому же…
В соседней комнате послышались легкие шаги, и на пороге кухни появилась сама Мишель, уже одетая в свою одежду, чистую, хотя и потрепанную.
— Извините, — прошептала она, натянуто улыбнувшись. — Я не помешала?
— Ничуть, — сказал Митос, оборачиваясь. — Садись, сейчас будет кофе… Кедвин, между прочим, приехала к тебе, а не ко мне.
Мишель тихонько села к столу.
— В самом деле, — сказала Кедвин. — У меня к тебе предложение, Мишель.
— Предложение?
— Да. Не хотела бы ты пожить немного у меня?
Мишель глянула на нее недоверчиво:
— Пожить у тебя? Зачем?
— Ну ты даешь!— Митос усмехнулся, ставя на стол чашки и разливая кофе.
— Ой нет, я не то… — смешалась Мишель, покраснев. — Я имела в виду, что… В общем, я не хочу ни кому быть обузой.
— Ты не поняла, — сказала Кедвин. — Я сама предлагаю тебе стать моей ученицей. Неужели я не знаю, будешь ты мне обузой или нет?
— Но… я все равно не понимаю, — пробормотала Мишель. — Это, конечно, честь… Но чем я ее заслужила? После всего, что случилось…
Кедвин остановила ее жестом:
— О том, что случилось, у нас будет время поговорить. Так как? Ты согласна?
— А у меня есть выбор? Мне же некуда деваться…
— Ну, не надо утрировать, — вмешался Митос. — Без помощи и поддержки ты не останешься в любом случае. Но нужно ли отказываться от хорошего предложения только из ложной скромности?
Мишель посмотрела на него, потом снова на Кедвин. Похоже, ей виделся во всем этом какой-то подвох. Но потом она робко улыбнулась и кивнула.
— Отлично, — сказала Кедвин. — Пей кофе и поедем.
*
В пути Мишель почти все время молчала; Кедвин догадывалась, что именно ее беспокоит.
— Кедвин, — осторожно начала Мишель незадолго до конца пути. — Скажи мне, пожалуйста… только честно…
— Что?
— Ты из-за Адама это делаешь?
— Делаю что?
— Ну… Это он попросил тебя обо мне позаботиться?
— Вот что тебя беспокоит, — хмыкнула Кедвин. — Ну, что ж, поскольку мы едва знакомы, прощаю тебе твое невежество.
Мишель изумленно уставилась на нее.
— Никто не может заставить меня делать то, чего я делать не хочу. Даже Адам, хотя он очень убедительный сукин сын.
— Сукин сын? — робко переспросила Мишель.
— Отъявленный, — Кедвин усмехнулась, глянув на ее изумленную физиономию в зеркало заднего вида. — Но это проблема не твоего уровня. А тому, что твою судьбу решал не Адам Пирсон, есть доказательства, и ты их скоро получишь.
От дальнейших расспросов Мишель удержалась.
Очень скоро они остановились у дома Кедвин. Она провела свою юную гостью на второй этаж и открыла дверь:
— Вот. Здесь ты будешь жить.
Мишель переступила порог и осмотрелась. Обстановка комнаты была простой — книжные полки, шкаф для одежды, письменный стол, вместо кровати — просторная тахта.
Глянув на тахту, Мишель застыла. Осторожно сделала шаг вперед, будто не веря тому, что видит.
На тахте лежал свернутый темный плащ, а на нем, как на подушке, — длинный меч с бронзовым узором на рукояти.
Мишель оглянулась на Кедвин, губы у нее дрожали, на глазах выступили слезы.
— Я знала, что ты не сможешь за ним вернуться, — сказала Кедвин. — Как видишь, этот дом ждал тебя — без чьих-либо просьб.
Она могла и не говорить этих слов.
В следующую секунду Мишель кинулась к ней, обняла, уткнулась в плечо и мертвой хваткой вцепилась в одежду. Она не плакала, только дышала часто и прерывисто, и слышно было, как испуганной птичкой бьется у нее в груди сердце.
========== Глава 23. На следующий день. Окончание ==========
Дункан МакЛауд сидел на палубе своей баржи и смотрел на серое небо над Парижем. На душе у него было так же пасмурно.
Вернувшись накануне вечером из неудачной вылазки, он и Кассандра отправились в свой гостиничный номер; Кассандра сразу заперлась в спальне, а наутро попросила его уехать. Ему хотелось с ней поговорить, но беседу пришлось отложить. Он собрал свои вещи и отправился на баржу.
Теперь он был дома, но легче от этого не стало. Нужно было разыскать кого-нибудь из знакомых и расспросить, что случилось и чем кончилось дело, но он никак не мог заставить себя взяться за телефон. Ведь придется не только расспрашивать, но и отвечать на вопросы, к чему он был не готов. По крайней мере, сейчас. Потому что сам не знал, что говорить, если его начнут расспрашивать о происшествии в подвальном зале.
…Он поклялся бы чем угодно, что не собирался убивать Митоса. Но, помня слова Кассандры и не отрицая присутствия в них определенного смысла, решил попытаться создать ситуацию, в которой Митос не сможет убедительно лгать. Подходящей идеей казалось навязать ему напряженный бой и заставить тем самым думать о нескольких вещах одновременно.
Сначала все шло по плану. Правда, столь яростного отпора он не ожидал, а мысли, что он сам может проиграть поединок, не было.
Когда Митос спрыгнул с балкона и пришлось идти искать путь на нижний этаж помещения, вот тогда…
Что именно случилось тогда, МакЛауд сам очень хотел бы узнать. Потому что в какой-то момент на него навалился приступ дурноты, вроде той, какая бывает, когда взлетаешь в самолете.
Он закрыл глаза, пытаясь отогнать наваждение, а открыв их, обнаружил, что стоит у стены, прислонившись к холодному бетону лбом, дурнота отступила, но перед глазами словно повисла дымная пелена.
МакЛауд заставил себя встряхнуться и идти дальше. Тот факт, что Кассандра попыталась вмешаться в поединок — его поединок! — вызвал у него глухое раздражение, не слишком для него обычное. Потом Митос задал вопрос — что ему нужно и зачем весь этот спектакль? И он понял, что не может ясно сформулировать свою мысль. То есть он четко знал, чего добивался, но словами это знание выражаться никак не хотело.
Получившееся ничего не объяснило, только вывело Митоса из себя. Довольно мягко сказано — «вывело из себя». МакЛауд никогда не видел его в такой ярости. На самого МакЛауда нахлынула волна такого же бешенства. Митос не интересуется его мнением! А еще считает его недостойным судить! И эта пощечина!
В тот момент МакЛауд готов был убить его, но лишь момент.
Появилась Кедвин, и пуля, раздробившая ему запястье, очень эффективно развеяла наваждение. Но что с ним было? И что теперь говорить, если друзья начнут задавать вопросы? Митос наверняка рассказал им, что Дункан МакЛауд пытался его убить, а Кедвин и Мишель подтвердили его слова.
Черт возьми, это было именно то, что они видели!
А почему Кассандра так категорически выставила его за дверь? Рассердилась за ту сцену? Или у нее свои основания для расстройства? В конце концов, она тоже пыталась убить Митоса, может быть, она чувствовала нечто подобное?
Нужно было с кем-то поговорить, узнать, что произошло после их ухода. Наверно, лучше все-таки с Амандой…
*
Аманда оказалась легка на помине — вскоре после полудня, когда он спустился в каюту, собираясь немного перекусить, его внезапно обдало звоном Зова, а вскоре по палубе зацокали легкие каблучки.
— МакЛауд! Привет!
— Заходи, — сказал он, открывая дверь и пропуская в каюту Аманду; Ника с ней не было.
Выглядела она как обычно — то есть между «очаровательно» и «потрясающе», как будто и не отправлялась прошлой ночью на поиски опасных приключений.
— Я как раз собрался поесть. Составишь компанию?
— О, с удовольствием, — мило улыбнулась она, между прочим цепко оглядывая помещение. — Ты один?
— А что, непохоже? — хмыкнул он. — Где твой приятель?
— Ник? Он не любитель ходить в гости. К тому же, он очень не хочет встречаться с Кассандрой.
— Почему?
— Понятия не имею. Он такой же упертый, как ты. Сделает по-своему, а объяснений черта с два дождешься… Так что там насчет перекусить?