— За другие грехи? — нахмурился МакЛауд. — Какие?
— Нужно ли тебе это знать? Его жизнь — это его жизнь. И ваше краткое знакомство, для него действительно краткое, не дает тебе особых прав решать его судьбу.
— А у тебя есть такое право? — чувствуя нарастающий гнев, спросил МакЛауд.
— Я не распоряжаюсь его жизнью.
— Тогда кто?
— Ты наивен, Дункан МакЛауд, — с улыбкой проговорил Хранитель. — Впрочем, ты Избранный.
— Это что еще значит? — невежливо перебил его МакЛауд. — Я все последнее время только и слышу: ты Избранный, ты Избранный! И что с того? Что мне делать с этой избранностью?
— Тебе — ничего. Все, что мог и должен был сделать, ты уже сделал. Но события, которые вокруг тебя происходят, именно с этим обстоятельством и связаны. Ты просто должен с этим считаться.
— Если все дело в моей избранности, значит, и Митос по тому же поводу оказался во все это втянутым?
— Повторяю тебе, МакЛауд, его история — это его история. Человек может отвечать только за свою жизнь.
— Нет, — покачал головой Горец. — Я тебе не верю.
Хранитель удивленно приподнял брови, потом неожиданно расхохотался — легко и искренне.
— Ну что же, мой недоверчивый друг, — произнес он смягчившимся тоном. — Значит, ты жаждешь узнать, какова твоя роль в том, что сейчас происходит с Митосом, несмотря на невозможность ему помочь… Мне нравится твоя настойчивость. Будь по-твоему!
— Так ты расскажешь мне?
— Ты все увидишь сам. Ты увидишь все еще раз, с самого начала. Сам решишь, когда именно нужно было и можно ли было сделать шаг в другую сторону, чтобы избежать всего этого.
— Значит, можно было избежать?
— Избежать можно всего. Одно слово, один жест, один шаг — и течение событий будет совсем иным. Лучше ли, хуже, но иным. Смотри сам и решай сам.
Хранитель плавным жестом указал на водопад.
МакЛауд повернулся, взглянул на мерцающий поток. В бликах и осколках хрусталя, роились неуловимые образы. Они становились все более четкими.
Невидимый поток подхватил МакЛауда, увлекая в искрящуюся бездну…
*
…Он пришел в себя, задохнувшись, и резко выпрямился в кресле. В комнате было по-прежнему тихо. Кедвин спала. Никакого света сквозь дверь не пробивалось.
Конечно, это же был сон!
Но сердце МакЛауда колотилось отчаянно, как от падения с высоты. Видение, которое обещал ему таинственный Хранитель, все еще жило в памяти.
МакЛауд поднялся с кресла, обошел кровать. Сел рядом с Митосом. Долго смотрел ему в лицо, потом осторожно дотронулся до его руки, лежавшей поверх одеяла.
Чувствуя, как подступают слезы, шепотом проговорил:
— Прости… Я действительно упрямый дурак. Что мне сделать, чтобы ты меня услышал?
*
До утра ничего не изменилось. Оставалось сидеть и ждать новостей.
МакЛауд не стал рассказывать Кедвин о своем ночном видении; он не знал, как и о чем именно говорить. Слишком многого он еще не смог бы выразить словами.
Он не слышал, чтобы Кедвин плакала, но утром увидел ее покрасневшие глаза, и от этого стало еще хуже.
Доусон, против ожидания, не позвонил, а приехал сам, около одиннадцати часов утра. Дверь открыла Кедвин; МакЛауд из гостиной услышал их голоса.
— Привет. Вот, решил донести вам новости сам, без телефонных звонков…
— Здравствуй, Джо. Как ты?
Голос Кедвин звучал мягко и сочувственно, и МакЛауд невольно насторожился — что-то еще случилось, о чем он не знает?
— Ничего. Уже в порядке, — отозвался Доусон. — Переживу… Уж не знаю, зачем вам понадобилось разыскивать Ансельма…
Он переступил порог гостиной и удивленно воззрился на МакЛауда.
— Та-ак, вот теперь вижу, что дело и впрямь серьезное.
— Уж куда серьезнее, — проговорил МакЛауд.
— Что у вас за беда? Надеюсь, все живы?
— Беда большая, Джо, — ответила Кедвин. — Ансельм нам понадобился не просто так… Идем, сам увидишь.
МакЛауд остался в гостиной. Джо вслед за Кедвин стал взбираться по лестнице на второй этаж.
Они вернулись быстро, стрелки на часах в гостиной не успели пройти даже очередную четверть круга. Кедвин присела на подлокотник дивана; Доусон опустился в кресло и шумно вздохнул:
— Да уж, дела — хуже некуда… На сей раз, Мак, тебе уж точно «повезло».
— Мне? — удивился МакЛауд. — Почему именно мне?
— Ну, ведь это ты не успел внести ясность в ваши отношения. По себе знаю, как паршиво, когда остается неулаженное дело.
— Джо, он еще не умер, — заметил МакЛауд, пряча раздражение. Зачем говорить о Митосе как о покойнике?
— Верно, — Доусон чуть заметно улыбнулся. — С Ансельмом вам повезло, он как раз в Париже — по каким-то монастырским делам. Вот адрес отеля… Что до остального — я ничего подобного никогда не слышал. Могу, конечно, запросить информацию из архивов, но сомневаюсь, что будет прок.
— Я тоже не надеюсь ничего узнать, — вздохнула Кедвин. — Если уж сам Митос ни о чем таком не слышал, откуда взяться сведениям в архивах?
В соседней комнате раздалась трель телефона. Кедвин нехотя оттолкнулась от дивана:
— Это мне. Я на минуту…
Она ушла; в гостиной стало совсем тихо.
МакЛауд ожидал вопросов, но Доусон молча сидел в кресле. И одет он был, против обыкновения, в строгий черный костюм.
— Джо, у тебя тоже что-то случилось? — осторожно спросил МакЛауд.
— У меня — ничего, Мак.
— Почему ты в черном? Как будто в трауре.
Доусон посмотрел на него с сомнением, затем покачал головой:
— Не стоит, Мак. У тебя своих забот хватает… А мои дела — это мои дела, хорошо?
МакЛауд молча кивнул, не решаясь задавать новые вопросы.
Главное он уже почувствовал — отчуждение. Конечно, Доусон и прежде не очень распространялся о своих родственных и дружеских связях, особенно среди Стражей. Но сейчас его нежелание рассказывать о своих проблемах казалось чересчур упорным.
А ведь Кедвин знала, внезапно подумалось ему. И от ее вопроса Джо не отмахнулся вот так. Значит, еще раньше он рассказал или ей, или им с Митосом о своей беде. Так почему не может рассказать ему?
Отчуждение…
Сначала Кедвин. Теперь Доусон… А ведь они совсем недавно встречались и разговаривали, и все было в порядке! Когда же все так изменилось?
«Что ж, получай, — с болезненным удовлетворением подумал МакЛауд. — А можешь еще попытаться убедить их обоих в том, что они ошибаются, что хороший здесь вовсе не Митос, и что он просто морочит им головы… Да я что угодно могу говорить теперь! Смерти Митоса — вот такой — они мне не простят!»
Послышались шаги, и в гостиную вернулась Кедвин.
— Так о чем мы? Да, Джо, нам нужно уехать отсюда… Разыщем Ансельма и попросим убежища в монастыре.
— Надеюсь, все обойдется, — вздохнул Доусон, поднимаясь с кресла. — Ладно, звоните, если что.
— Джо, у тебя не будет неприятностей? — негромко спросила Кедвин.
— Не будет, — усмехнулся тот. — Я сейчас единственный Наблюдатель, у которого хватает смелости приближаться к этому дому. Так что никому и в голову не приходит меня останавливать. В отчеты я вашу историю пока включать не буду, незачем лишний шум создавать. Дальше посмотрим…
Кедвин проводила Джо и вернулась. Остановилась в дверях, скрестив руки на груди и прислонясь плечом к косяку.
— Отчего ты так приуныл, Дункан МакЛауд?
— Смеешься, — тоскливо вздохнул он. — Ну, смейся… Имеешь право.
— Я не смеюсь, — жестко сказала она. — Мне, знаешь ли, не до смеха… Я просто ждала, когда ты, наконец, сообразишь, какова в этом деле твоя роль.
У него не достало сил спорить:
— Я вижу, какова моя роль. Что эти признания меняют?
— Ничего, — покачала головой Кедвин. — И кто я, чтобы тебя судить? Впрочем, тебе и так будет невесело. Очень неприятно понимать, что уже не сможешь попросить прощения. И знаешь… Мне тебя не жаль.
— Спасибо на добром слове, — тихо ответил он.
— Пожалуйста, — пожала она плечами. — Ладно, не о чем спорить. Я займусь обедом… Посиди пока с ним.