— Митос, — всхлипывала она, повиснув у него на шее и уткнувшись в складки одежды. — Хвала небесам, ты жив!
— Ну конечно, жив, — отозвался он, поглаживая ее по спине. — Но это легко исправить, если ты меня сейчас задушишь.
Он мягко взял ее за плечи и немного отстранился.
— Кедвин, ну что ты… Все кончилось, все уже в порядке… ведь все в порядке?
Ей хотелось ответить «да», но она отвернулась, стирая слезы.
— Так… ты уверен, что эта твоя… хворь прошла окончательно?
— Да, вполне, — кивнул он. — Сам не знаю, почему. Очнулся и понял, что все позади.
Они вместе сели на скамейку.
— Но ты не сразу смог встать.
— Это уже от истощения. Я еще и сейчас не в лучшей форме. Не беспокойся, дело поправимое. Кормят меня хорошо, скоро все пройдет.
— Хорошо… Митос…
— Что?
— Нет, ничего, — Она снова порывисто вздохнула, загоняя назад слезы. — Ты так нас напугал!
— Вас?
— Митос, почему ты не захотел встретиться с Дунканом?
Он выпрямился и хмуро сдвинул брови:
— Не считаю, что должен это объяснять. Нам не о чем разговаривать.
— Ты даже не даешь ему шанса.
— Шанса на что? Еще раз уличить меня в обмане? Не надо, Кедвин, — он остерегающе поднял руку. — Я никогда не отказывал ему в разговоре или ответах на вопросы. Но всякий раз, когда приходило время спрашивать и получать ответы, он или решал, что в этом нет нужды, или требовал таких ответов, которые на самом деле ни на что не отвечали. А потом еще и оправдание этому нелюбопытству придумал — мол, правды я все равно ему не говорю. Его дело, пусть думает, что хочет, но подальше от меня. И давай не будем больше возвращаться к этому вопросу.
Кедвин могла поспорить, но передумала. Пожала плечами:
— Как скажешь.
Он придвинулся, обнял ее и притянул к себе. Потерся щекой о ее волосы:
— Кедвин, не сердись, пожалуйста… Все образуется… Скоро вернемся в Париж.
— И что?
— Я подумал, — он вздохнул, выпустил ее и сел прямо, опершись руками о край скамейки и глядя себе под ноги. — Наверно, мне придется уехать. Скрыться. По-настоящему.
Она глянула вопросительно:
— Почему? Из-за Наблюдателей?
Он кивнул.
— Но ты же вроде как сумел все уладить и добиться покровительства Верховного Координатора. Или я ошибаюсь?
— Ты не ошибаешься, — сказал Митос. — Но, боюсь, это покровительство продлится недолго. Верховный болен, Кедвин. Неизлечимо. Ему жить осталось месяца два, в лучшем случае, три. Но при том, как он бережет свое здоровье, на лучшее рассчитывать не приходится.
— Ну да, — фыркнула Кедвин. — Особенно с помощниками вроде тебя. Ты ведь основательно потрепал ему нервы? Не жаль было?
— Таких, как он, жалость оскорбляет, — отозвался Митос.
— И ты думаешь, они забудут его обещание? Ты о них невысокого мнения.
— Нет. Скорее всего, нет. Но люди в самом деле забывчивы. Кто станет новым Гроссмейстером — неизвестно, даже вариантов нет. В любом случае, это будет новый человек, которому потребуется время, чтобы укрепить свой авторитет и позиции. И лидером естественно окажется Первый Трибун. О нем я не знаю практически ничего… Словом, неизвестно, как повернутся дела у Стражей. Лучше не мозолить им глаза, пока вся эта история не станет действительно историей.
— Похоже, ты прав, — задумчиво согласилась Кедвин. — Что ж, я тоже засиделась на месте. Уедем вдвоем. Только выздоравливай поскорее.
Он улыбнулся:
— Не люблю быть больным. Мерзкое чувство, особенно когда не знаешь, отчего заболел, отчего вылечился… Вообще, все довольно загадочно. Я бы решил, что мне таки перепала порция витано, но откуда бы ему взяться?
Кедвин вздохнула, но промолчала, решив последовать совету Роберта ничего не говорить.
Митос посерьезнел и сказал:
— Кедвин, я нашел на столе письмо.
— Ну да. Я попросила оставить его на видном месте. А что?
— Нет, ничего… Ты знаешь, о чем оно?
— Знаю. Роберт принес его перед самым нашим отъездом из Парижа. И еще на словах все рассказал. Что-то не так?
— Понимаешь, какое дело, — Митос облокотился на спинку скамейки и подпер рукой голову. — Перед тем, как я очнулся, мне привиделось… что я проснулся в постели, в своем замке, там, где мы с Робертом тогда жили. Он сидел рядом на кровати. Сказал, что ждет, когда я проснусь, что должен скоро куда-то уехать, потому что не послушался меня. Я испугался… Знаешь, у меня вдруг появилось чувство, что передо мной призрак. Потом я просыпаюсь уже здесь — и нахожу рядом с кроватью его письмо.
— И что? — настороженно спросила Кедвин.
— Не знаю. Но в этом письме тоже было прощание. Мне кажется, ему грозит опасность. Нужно найти его, и поскорее. Он ничего не говорил о своих планах?
— Нет… то есть, — она споткнулась, боясь солгать и не решаясь сказать правду.
Митос тут же напрягся:
— Что? В чем дело?
Кедвин резко встала и, отойдя на пару шагов, отвернулась. Митос поднялся и шагнул следом:
— Кедвин!
— Не могу тебе лгать, — сказала она, поворачиваясь, и достала из кармана свернутый лист бумаги. — Вот.
Он, недоуменно хмурясь, взял бумагу, развернул. Кедвин услышала его порывистый вздох.
— «Не вини своих друзей в том, что случилось…» — прочитал Митос и воскликнул: — Кедвин, что это такое?!
— Ты уже сам все понял, — отозвалась она. — Это его витано вернуло тебе жизнь.
Она видела, как судорожно сжалась его рука, как стремительно сошел с лица слабый румянец.
— И вы ему позволили?!
— Мы не успели его остановить.
Митос вновь уставился на записку.
— О боги… Роберт!
Он отшагнул назад и упал на скамью. Кедвин еще не случалось видеть его в таком смятении.
— И ты удивлялась, почему я не хочу встречаться с МакЛаудом!
Она, растерявшись, подошла и тоже села на скамейку:
— Митос, при чем здесь МакЛауд?
— Нет, он, конечно, ни при чем! За какие-то три года я теряю второго ученика — и снова из-за него! Из-за его ослиного упрямства! Кем он себя возомнил?! Я впустил его в свою жизнь, но не отдавал ее ему в безраздельное пользование. И он еще называл меня лицемером!
— Митос, — осторожно прервала его Кедвин. — Послушай, Роберт сам все решил, не нужно искать других виноватых.
— Да. Но ему не пришлось бы ничего решать, если бы…
— Все совершают ошибки!
— Но не у всех хватает наглости ставить себе в заслугу то, что другим вменяется в преступление… Довольно, я не желаю больше ни видеть его, ни слышать о нем!
Митос отвернулся и прижал к губам руку, как будто сдерживая стон или рыдание. Кедвин осторожно, дотронулась до его плеча:
— Митос.
Он, не поворачиваясь, медленно покачал головой:
— Мне нужно вернуться в замок, Кедвин… Извини.
— Да, конечно.
Он встал и торопливо пошел прочь, ничего больше не сказав и не оглядываясь. Кедвин осталась сидеть, рассматривая жухлую траву у себя под ногами.
*
МакЛауд захлопнул за собой дверь своей комнаты и привалился к ней спиной.
Митос точно еще не в форме, раз не почувствовал его присутствия сквозь Зов Кедвин. А он был достаточно близко, чтобы все видеть и все слышать.
Сказать, что сейчас он был противен самому себе, значило бы не сказать ничего.
Морган был прав еще и в другом — в том, что, несмотря ни на что, Митос не хотел ему смерти. А значит, он должен жить вот с этим: с тем, что узнал в последние дни, с тем, что слышал только что.
Он оттолкнулся спиной от двери, пересек комнату, вытащил из шкафа свою сумку и стал складывать вещи.
За этим занятием застала его вернувшаяся Кедвин.
— Дункан? Ты куда-то собираешься?
— Да, — сказал он, заталкивая в карман сумки футляр с туалетными принадлежностями. — Нужно закончить дела в Париже.
— Закончить дела? А что потом?
— Потом вернусь сюда.
Он застегнул сумку и поставил ее на пол. Выпрямился, повернулся к Кедвин.
— Я остаюсь в монастыре, Кедвин. Я уже говорил об этом с Ансельмом.