— Это был Яков?
— Да, это был как раз он. Я захотела его поблагодарить и позвала его на каток. Потом мы стали часто общаться, и вот, к чему это привело. — Норвежка улыбнулась.
— А ты знала, что он биатлонист? Он тогда ведь уже выступал?
— Да, он был в составе юниорской сборной. Но я его не узнала. Я вообще не интересовалась биатлоном, пока мы не познакомились. На самом деле, я и потом не сильно его любила. Явно меньше Якова. — Крис усмехнулась. — А как вы с мужем познакомились?
— Мы вместе учились с шестнадцати лет. Он приехал из другого города, и я хотела помочь ему освоиться.
— А как ты узнала, что они с Александром братья? Ты сильно удивилась?
— Я догадывалась с первого дня, Ник рассказывал много о «старшем брате». Вскоре я узнала от него, что мои предположения верны. Поэтому, нет, я не была удивлена.
Мимо нас прошли Чарли и Лотти, державшиеся за руки. Они сели на диван напротив того, где мы сидели. Чарли приобнял Лотти, и они о чём-то увлечённо говорили.
— Мир, товарищество, взаимоуважение. — Меланхолично произнесла Крис. Я переспросила, так как не поняла смысла этих слов. — Эти двое нашли друг друга, отчасти благодаря сегодняшнему балу. Так что цель выполнена, этот день не прошёл зря.
На этот раз я поняла, о чём говорила Крис. Я с ней согласилась. Я была очень рада за свою подругу, так как Лотти действительно заслуживала быть счастливой. И я была рада, что осчастливившим её человеком мог стать именно Эйлор.
Через некоторое время все спортсмены, включая Маркуса и Юлию, покинули особняк. Милли ушла в свою комнату на верхний этаж, а мы с Лотти и парнями до глубокой ночи проговорили с Крис и Яковом. Около трёх или четырёх часов утра мы тоже собрались уезжать, сели в такси и направились в отель.
Я постаралась максимально тихо отпереть дверь номера. За столом горел свет, голова Ника лежала на открытой тетради. На столе стояла полупустая чашка крепкого кофе. Я разбудила мужа и посоветовала ему лечь в постель, что он и сделал. Я переоделась и тоже легла спать. Этот насыщенный и тяжёлый день подошёл к концу.
Глава 17
Спала я долго и крепко. В итоге я поздно проснулась, поэтому мы с Ником пропустили завтрак. Ник начал расспрашивать меня о прошедшем дне, и я в красках описала ему события, произошедшие накануне, намеренно утаив неприятный эпизод с Маркусом.
Через некоторое время в номер зашла Шарлотта. Наспех заплетённый пучок растрепался во все стороны, а глаза девушки буквально слипались. Было очевидно, что и эту ночь Лотти провела без сна. Но несмотря на усталость её глаза сияли и будто бы желали поделиться чем-то сокровенным. Так оно и оказалось: всё утро нидерландка писала, и она была намерена поделиться со мной получившимся текстом.
В запачканной чернилами руке Лотти держала толстую тетрадь с закладкой где-то посередине. Шарлотта протянула мне тетрадь, предварительно открыв её на нужной странице. Аккуратные тонкие буквы английского алфавита заполнили белые листы. Следующие несколько минут я знакомилась с зарисовкой Лотти. Моя подруга решила описать общую атмосферу бала, останавливаясь на мелочах и не останавливаясь конкретно на ком-либо. Сюжетная линия оставалась на втором плане, главную роль занимали описания. В конце текста стояла лаконичная подпись нидерландки: «C. L.».
Я вернула тетрадь владелице и выразила искреннее восхищение. Мне очень понравилось написанное подругой произведение. И я знала, что для Лотти важна моя оценка. Поэтому я постаралась быть объективной и выделила главные особенности текста. Щёки Шарлотты покрылись румянцем, ей было приятно слышать мои слова.
Вечером Саша предложил всем вместе пойти поужинать, но я отказалась, так как у меня были дела. Оставшись наедине со своими мыслями и чистым листом бумаги, я начала думать над письмом.
Это было воскресенье, время написания традиционного письма. В самом верху я написала: «Аня!», но почти сразу же моя рука зачеркнула написанное. Я задумалась на несколько минут.
Со дня смерти сестры прошло почти четыре года. Всё это время я писала письма ей и делилась произошедшим со мной. Но около года назад я начала расписывать не столько события, сколько свои мысли по поводу этих событий. И я понимала, что эти письма я пишу не Ане, а самой себе.
Мне понадобилось четыре года, чтобы отпустить её. Но время заглушило мою боль, и я смирилась с потерей. Поэтому очередное письмо я начала со слов: «Здравствуй, повзрослевшая Софи!» — с этого момента я писала письма себе в будущее.