Резко отрицательный отзыв о «Хозяйке» Белинского, справедливо увидевшего в ней влияние романтизма, что в восприятии критика означало движение вспять, в принципе был объективен и точен. Но Белинский, разумеется, не мог знать, как в дальнейшем Достоевский воспользуется парадоксальностью художественных приемов романтизма в целях обогащения того самого критического реализма, которому писатель пребудет верен до конца. Уже в 40‑е годы Достоевский собирался проститься с иллюзиями, развенчать «головные химеры», но прощание это, как мы знаем, затянулось. В середине 60‑х годов, в «Преступлении и наказании», вновь появится образ «молодого мечтателя», ведущего уединенный, отшельнический образ жизни и вынашивающего свою ужасную идею «убийства по совести». Это ему, Родиону Раскольникову, скажет следователь Порфирий Петрович, что в основе его преступления «книжные мечты-с… теоретически раздраженное сердце…» Верный своему принципу отражать «современную минуту внутренней жизни» русского общества, Достоевский в «Братьях Карамазовых» (и особенно в образе Ивана Карамазова) вновь покажет, что прощание с «головными химерами» затянулось в самой действительности, и прежде всего в ее интеллигентском слое.
В повести «Хозяйка» впервые в творчестве Достоевского появилось одно из самых заветных для его поэтики «понятий» — «образ идеи», все «идеологические» герои писателя впоследствии будут мыслить не просто идеями, а «образами идей»: так возникнут, например, страстные видения Версилова о «золотом веке» человечества («Подросток»), так пробьется к жизни трагическая «поэма» Ивана Карамазова «Легенда о великом инквизиторе», некоторые мотивы которой (в частности о людях «слабого сердца», не выдерживающих свободы и отдающих себя в добровольное рабство безответственности) уже прозвучали в мрачных откровениях и пророчествах зловещего «колдуна» Мурина («Дай ему волюшку, слабому человеку, — сам ее свяжет, назад принесет»).
В «Хозяйке» Достоевским создан и первый эскиз, первый набросок характера «страстной мечтательницы» и «инфернальной» женщины. Тип героини этой повести (Катерина) с разными вариациями и в разной степени психологической разработанности не минует, пожалуй, ни одного романа Достоевского, и особенно ярко, художественно полнокровно предстанет в романах «Идиот» (Настасья Филипповна) и в «Братьях Карамазовых» (Грушенька, Катерина Ивановна).
Одна из первоначальных вариаций «инфернальной» женщины возникает и в романе «Игрок» (1866) в образе Полины. И несмотря на то, что работа над этим романом, ввиду чрезвычайных обстоятельств, буквально «вклинилась» в процесс написания «Преступления и наказания», «Игрок» все-таки можно и, видимо, нужно рассматривать лишь как предысторию великих романов Достоевского.
Чрезвычайные же обстоятельства были таковы. Летом 1865 года в крайне тяжелых материальных обстоятельствах Достоевский вынужден был подписать кабальный контракт с издателем Ф. Т. Стелловским. Согласно этому договору, писатель должен был не позднее 1 ноября 1866 года представить для издания Стелловского роман объемом 12 печатных листов, иначе последний получал право в течение девяти лет публиковать все, что ни напишет Достоевский, даром, без какого-либо гонорара.
«Игрок» был написан в течение 26 дней, с 4 по 29 октября 1866 года. Небывалая срочность работы заставила писателя обратиться к стенографистке. Ею оказалась двадцатилетняя Анна Григорьевна Сниткина, в начале 1867 года ставшая женой Достоевского. Вероятно, можно, и не без оснований, утверждать, что период работы над «Игроком» был во многом переломным моментом не только в художественной, но и в человеческой, личной биографии Достоевского.
Говоря о необычайно кратком времени создания романа «Игрок», мы не должны воспринимать этот факт слишком буквально, так как замысел «Игрока» возник осенью 1863 года, когда был сделан подробный план его, существовали, видимо, и какие-то черновые варианты и эскизы. По крайней мере, еще в одном из писем 1863 года Достоевский достаточно детально и близко к тексту будущего романа излагает свой замысел, в основе которого лежат наблюдения над «одним типом заграничного русского»: «Я беру натуру непосредственную, человека, однако же, многоразвитого, но во всем недоконченного, изверившегося и не смеющего не верить, восстающего на авторитеты и боящегося их. Он успокаивает себя тем, что ему нечего делать в России и потому жесткая критика на людей, зовущих из России наших заграничных русских… Главная же штука в том, что все его жизненные соки, силы, буйство, смелость пошли на рулетку. Он — игрок, и не простой игрок, так же как скупой рыцарь Пушкина не просто скупец… Он поэт в своем роде, но дело в том, что он сам стыдится этой поэзии, ибо глубоко чувствует ее низость, хотя потребность риска и облагораживает его в глазах самого себя…» (Письма, т. 1, с. 333; курсив Достоевского). Здесь же Достоевский пишет о том, что в типе «игрока» отразится современная минута (по возможности, разумеется) нашей внутренней жизни».