Размышления Владимирского о плюсах и минусах шефских командировок прервал нерешительный стук в дверь.
«Это хорошо, что вовремя пришел, — отметил профессор, взглянув на часы. — Кладу минут двадцать на все про все, собирание анамнеза[7] сокращаю до минимума, рекомендации самые общие…» И, одобрив такой план действий, он деланно бодрым голосом крикнул:
— Смелее, пожалуйста!
Дверь приоткрылась, в нее бочком протиснулся невысокого роста щуплый мужчина, сказал «здрасьте» и застыл на пороге.
— Проходите смелее! — все так же неестественно бодро пригласил профессор и, указывая на стул у стенки, предложил: — Присаживайтесь поудобнее, и побеседуем.
Мужчина неспешным шагом подошел к стулу, сел на самый краешек и принял исключительно неудобную позу, какую придают своим клиентам фотографы, делая снимки на документы. Он, не мигая, уставился на Владимирского, и в его глазах, казавшихся неправдоподобно синими из-за бронзового загара на лице, ясно читалось, что он готов выслушать любые наставления.
Профессор сразу же, как пациент вошел, обратил внимание на загар, но сейчас он отчетливо разглядел, что тот не имел специфических оттенков, с абсолютной точностью указывающих на алкогольное происхождение, а был того здорового цвета, который характерен для людей, и зимой и летом подолгу работающих на открытом воздухе. Кроме глаз и загара, ничего приметного в лице мужчины не было: тронутые сединой у висков редкие русые волосы, невысокий, прорезанный морщинами лоб, белесые брови, чуть вздернутый нос, словом, лицо, каких тысячи, увидишь такое и будешь долго гадать, встречал ли ты его раньше. И одет пациент был так же заурядно: в крупную светлую полоску темно-серый костюм, белая рубашка с блестящим галстуком, мода на которые пришла из солнечных республик Закавказья лет десять назад да так и сохраняет по сей день немало приверженцев среди мужского населения российского Нечерноземья. Костюм был совсем как новенький, тщательно выглаженный и, видимо, надевался лишь по самым торжественным случаям, о чем говорили значок ударника коммунистического труда и орденская планка.
Владимирский машинально отметил: «За отвагу» как и у него, потом, наверное, за Варшаву или Прагу (у него была за Будапешт), дальше, само собой, за победу над Германией и две юбилейные. Он взял историю болезни, которую жена этого бывшего фронтовика предусмотрительно принесла из поликлиники, и сделал вид, что внимательно изучает ее, приговаривая «так-с, так-с», хотя уже заранее просмотрел ее и не нашел ничего достойного внимания. В ней было всего три записи: первая, двадцатилетней давности, констатировала, что состояние здоровья у Федора Степановича Лунькова позволяет ему работать шофером, вторая — что в марте 1969 года болел он в течение шести дней острым респираторным заболеванием, и третья, прошлогодняя, зафиксировала вывих голеностопного сустава левой ноги.
«Сколько ни талдычим, — с раздражением подумал Владимирский, — а организовать регулярное проведение диспансеризаций не можем. Надо этот факт взять на заметку».
Неестественная поза, принятая Федором Степановичем Луньковым, наконец-то утомила его, и он попытался переменить ее, отчего стул заскрипел тонким дискантом.
Владимирский поднял голову и врачебно доброжелательным тоном проговорил:
— Так-с, Федор Степанович, для начала давайте познакомимся поближе. Вам достаточно будет знать, что я — профессор Владимирский Лев Владимирович, а вот мне придется вас порасспросить подробней. Супруга ваша коротко рассказала, что вас беспокоит, но чтобы выяснить причину, мы должны начать, как говорится, от рождения.
Луньков конечно же не подозревал, что anamnesis vitae[8] был любимым коньком профессора Владимирского, и поэтому никак не мог уразуметь, зачем это понадобилось профессору расспрашивать его, не сваливался ли он, например, в детстве с крыши или не попадал ли в аварии, когда работал шофером, не болели ли его мать и отец менингитом или какими душевными расстройствами, а также дядья, тетки, братья, другие родственники, давно ли он женат и первый ли это брак, живет ли он в своем доме или в казенной квартире, не конфликтует ли с начальством, какие имеет вредные привычки и еще уйму всяческих вопросов позадавал, прежде чем перейти к тому, из-за чего, собственно, и затащила жена Лунькова на этот прием.