— У нас в Туле завсегда так, — оправдывается экскурсант.
— Вот и сиди дома. Чего в столицу-то приперся?
— Знамо чево.
— Эх ты, провинция! — назидательно произносит перманентно опохмеляющийся художник-график Косьма Инин, — Только о пузе своем и печешься. Почитал бы лучше «Науку и жизнь», тогда бы знал: «Чтобы выжить как биологический вид, человек должен меньше лопать, больше вкалывать и получать время от времени хорошенькие стрессы».
— Вот я щас тебя и тресну, посмотрим, как выживешь! — вконец рассерживается потомок Левши и угрожающе надвигается на худощавого графика.
До рукоприкладства дело, правда, не доходит, но к великому удовольствию слушателей оппоненты навешивают друг на друга такие ярлыки, которых удостаивается разве что судья, назначивший пенальти в ворота хозяев поля. Воспользовавшись тем, что все увлечены этой словесной дуэлью, некий чухонец бухает на каменку целую шайку воды, чем сразу и выводит ее из строя. В общем, и часа не проходит, а пара уже нет. Настроение у всех испорчено. Да тут еще пиво кончилось. Между прочим, в периоды стихийной демократии чаще всего и бывают перебои с пивом.
Такая неразбериха продолжается и в следующую среду, и в третью, и в пятую. (Парящийся читатель уже понял, что автор не каждый день посещает бани, а лишь по средам. Однако и в остальные дни недели там действуют те же- объективные законы, хотя личности, естественно, другие.)
Когда свободомыслие достигает крайних пределов и баням грозит участь превратиться в заурядную помывочную, наступает новый этап — эпоха фракционной демократии. Среди парильщиков образуются две фракции — «славянофилов» и «западников». И те и другие решительно стоят за сухой пар, за поддачу только по сто граммов, но первые считают, что поддавать надо исключительно квасом, в то время как вторые признают лишь эвкалиптовую настойку.
(В скобках могу сообщить, если кому интересно, некоторые детали общественного лица противоборствующих партий. «Западники» равнодушно относятся к судьбе кадрили, вместо слова «настоящий» говорят «реальный» — «не суп, а реальные помои», «реальный дурак» — и предпочитают после парной пить дешевые крепленые вина, закусывая чем попало. «Славянофилы», напротив, любят хорошо закусить, для чего прихватывают из дому селедку, сало и даже квашеную капусту собственного приготовления, пьют преимущественно водку, придерживаются старомосковского произношения, а потому говорят «хорошо развитой бюст», «недоразвитой юноша» и испытывают какое-то особое наслаждение от чтения журнала «Наш соплеменник».)
Хотя автору не по вкусу крепленые вина и доставляет истинное удовольствие съесть хороший шматок сала с горбушкой черного хлеба и обязательно с чесноком, он тем не менее должен признать, что фракция «западников» более многочисленна, горласта и лучше организована. В начале периода фракционной демократии «западники» иногда еще позволяют своим идейным противникам поддать с кваском, но затем на робкие просьбы приверженцев старины отвечают с досадой: «Чего хорошего в этом квасе? Дух один. А эвкалипт — он и запах дает, и для носоглотки очень полезен!»
— Давай эвкалиптом! — гудит большинство, и посрамленные «славянофилы» принуждены — куда денешься? — обонять противный их естеству чужеземный аромат.
Но, будучи мучениками идеи (а у каждой идеи, даже самой невинной, есть свои мученики), они не сдаются, а лишь меняют тактику. Учитывая, что «западники» любят поспать, «славянофилы» начинают вставать с петухами и первыми занимают парную. Когда поклонники эвкалипта приходят в баню, там стоит такой квасной дух, что его приходится вышибать не меньше часа. На этой почве снова возникают междоусобицы, разброд и перебои с пивом.
Но все обходится без потасовки, потому что в одно прекрасное утро возвращается амнистированный Яша. С его приходом банная демократия вступает в свою высшую фазу.
Яша начинает с того, что изгоняет всех из парилки и силами добровольных помощников устраивает там генеральную уборку с мытьем полка и пола и протиранием стен мокрой тряпкой. Затем следуют проветривание и основательная просушка помещения, после чего дверь надолго закрывается — Яша самолично совершает таинство поддачи. А парок он, как мы уже видели, умеет наладить.
— Чем это вы поддавали? — блаженно зевая, вопрошает график Инин.
— Мятой и чуть-чуть ромашки, — объясняет Яша.
— Ох, хорошо! — постанывает график. — Жаль, что я не скульптор. Я бы изваял ваш торс, Яша, и установил его на родине героя. У вас так поддают? Где ваша родина?
— Тайга — моя родина, — смущенно отвечает Яша, переминаясь с ноги на ногу (на левой стопе четко читается «бог создал вора», на правой — «а черт прокурора»).