Тут Михаил Ибрагимович как будто спохватился, что завело его куда-то в сторону, и снова взялся за пересказ брошюры. В заключение пошли осматривать музей, под который отведен был весь второй этаж дома. Первую комнату целиком занимал красавец олень с шикарными рогами, на которые, прикинул Сергей Петрович, можно повесить не меньше десяти головных уборов. В следующей комнате стояли вдоль стен слегка облезший камышовый кот, захудалая дворняжка, оказавшаяся шакалом, и обыкновенный заяц. Третья заполнена была снопами камышей и других каких-то растений, а на двух столах разместились коллекции стрекоз, бабочек и жуков. И, наконец, в последней, самой просторной, экспонировались птицы. В стеклянных ящиках, похожих на аквариумы, находились: какой-то орел (надписи на подставках были только на латыни), цапля и три или четыре утки, которые вроде бы ничем не отличались друг от друга, но названия имели разные. Несколько «аквариумов» вообще пустовали.
— Наиболее ценные реликты, — показывая на пустые ящики, сказал Михаил Ибрагимович, — вручаем уважаемым гостям. Такая, понимаете, традиция.
Показывать больше было нечего, и Сергей Петрович забеспокоился, не вернется ли снова директор заповедника к популярной брошюре, но тут очень кстати появился один из безымянных граждан в застегнутом на все пуговицы пиджаке и торжественно объявил, что все готово.
Когда спустились на первый этаж, Сергей Петрович, шедший впереди, по ошибке вместо входной открыл дверь в туалет и был буквально ослеплен белизной новенького чехословацкого унитаза — о таком мечтала жена, когда затевали ремонт, но полагалось кому-то дать «на лапу», а он, естественно, отказался — и пришлось довольствоваться отечественным.
Михаил Ибрагимович решил, очевидно, что гость открыл эту дверь с определенной целью, и, смущаясь, объяснил:
— Вот оборудовали, понимаете, по последнему слову техники, а пользоваться не решаемся. Напугал один член-корреспондент из Ленинграда. Видите ли, в наших местах водятся скорпионы, очень, понимаете, ядовитые насекомые. А этот академик открытие сделал, что размножаются скорпионы только там, где вода журчит, — такой у них, понимаете, инстинкт.
Михаил Ибрагимович, судя по его заблестевшим глазам, хотел еще кое-что рассказать о странных повадках ядовитых тварей, но тут входная дверь распахнулась, и они увидели Расула Агаевича, который с деланной укоризной произнес:
— Заставляете себя ждать, дорогие товарищи. Уха стынет!
На берегу озера под раскидистым деревом, — может, ива, а может, вяз (в определении пород деревьев, исключая березу, ель, сосну, дуб и рябину, Сергей Петрович был полный профан, да и автор, признаться, тоже), — возвышался деревянный помост, застланный коврами, правда довольно потертыми, и обложенный по бокам атласными подушками, весьма засаленными. В пиалах уже золотилась жирная уха из сазана, а сама полупудовая рыбина еле-еле уместилась в большом эмалированном блюде, напоминавшем таз, каковым оно и было на самом деле. Возле каждой пиалы стоял полный стакан водки.
Первым взял слово Расул Агаевич. Говорил он недолго, но весьма четко охарактеризовал политический момент и провозгласил такую здравицу, что выпить пришлось до дна. Отдышавшись, принялись за уху. Была она чрезвычайно вкусна, о чем, чтобы сделать приятное хозяевам, восторженно заявил Сергей Петрович.
Уже захмелевший егерь Исмаил обрадованно улыбнулся:
— Очень замечательный рыба — сазан. Только мало-мало ее остался. Нутрий всю сожрала. Очень плохой зверь.
Михаил Ибрагимович, на которого первый стакан, казалось, не произвел никакого воздействия, бросил на егеря гневный взгляд и, повернувшись к Сергею Петровичу, сокрушенно развел руками:
— Товарищ Исмаил — бесстрашный воин и передовой производственник. Согласно рекомендациям центральной прессы, как ветерана всегда приглашаем его в президиум. Но, понимаете, детство товарища Исмаила проходило еще до революции, и поэтому он имеет пробелы в образовании и не понимает, что нутрия — очень перспективное животное.
На этом инцидент был исчерпан. Расул Агаевич произнес второй тост, тоже весьма обязывающий, но, слава богу, стаканы на этот раз были налиты лишь до половины. По третьей выпили за служебные успехи московского гостя, потом Сергей Петрович поднял стакан за радушных хозяев, последовали тосты за здоровье «всеми нами уважаемого Расула Агаевича», «чуткого руководителя Михаила Ибрагимовича», «новатора текстильной промышленности товарища Рашида», «героя войны, который и сейчас твердо держит винтовку в руках, товарища Исмаила»… Пили ли за здоровье двоих неизвестных, между прочим так и не расстегнувших пиджаки во время всей трапезы, Сергей Петрович впоследствии не мог вспомнить.