— Арша, не уж то нет рабов в племени Черного Волка?
— Есть, как небывать. Из походов всегда рабов ведут. Да только нельзя им в селении на ночь оставаться. Кто не нашего племени, тот до заката за ограду выходит.
Стоит Делая, думает как ей быть, Арша ее замешательство увидела, подозвала двух женщин:
— Это Дара, жена пятого волка. Слаба она, племени не нашего, помочь донести нужно.
Да вместо двух подошли все, что на жерновах муку мололи. Стоят, разглядывают. Поняла Делайя что к колодцу с женами воинов ходила, те женщины чистыми были, у этих одежды не стираны, руки мужским подобны, глаза злые да жадные. Тяжела женская доля в племени Черного Волка.
— Не нашего племени, — одна из женщин под ноги сплюнула.
— В раррах ходить должна, а не женой быть! — вторая рукой глаза закрыла, да словно видение в степь выбросила.
А старуха, что у плетня сидела, тихо так, голосом скрипучим:
— Не смотрите что платье цветное, да коса ниже пояса, взял ее Рхард Страж за смелость, за решительность. С двумя в бой вступила, не побоялась. Уважают волки смелость, да пятый волк еще больше гордость ценит, а она на колени не падала, милости не просила, слез не проливала.
Улыбнулась Делайя, подошла к старухе, поклонилась. Не посмотрела что платье старое, что руки грязные, к работе привычные.
— За добрые слова спасибо, — и добавила, — не ведаю я обычаев племени Черного Волка, нет мудрого человека рядом, чтобы растолковал.
Строго на нее старуха посмотрела, вопрос ее был прямым и резким:
— Сама поняла, или сказал кто?
Да тут Арша подошла. Тоже поклонилась низко, а в голосе насмешка:
— Сама она поняла, умна дочь племени Белого Тигра, да и сказать ей было некому.
Поднялась старуха, сидела-то сломанным деревом, а выпрямилась гордой елью, на Делайю смотрит пристально, руки за спиной сцепив.
— Придешь в дом мой перед закатом, по обычаям нашим возьмешь хлеб с собой.
Снова поклонилась Делайя, а что сказать и не знала. Ушла старуха, замерли в ожидании женщины. Пришлось брать странный кувшин с молоком и идти вслед за женами. Две несли зерно, одна второй кувшин груше подобный.
А Арша рядом свое молоко несет, без усилия, без напряжения, лишь Делайя идет, спотыкается.
Как ближе подошли, слышит Делайя шум, да разговоры, и топора удары. К дому не дошла — остановилась. Красив Рхард Страж, тело сильное, удары точные. В руках пятого волка топор, а дверь-то уже почти готовая. Смотрит на него Делайя, словно он для нее всем миром стал, только недовольны волки, перешептываются. Не положено запирать жилище, по поверьям коли дверь стоит, так духи злые войдут и в доме останутся.
Стоит Делайя, а хочет быстрее ветра бежать, нежнее кошки прижаться, по спине могучей, по рукам сильным ладонями провести. Словно почувствовал ее взгляд пятый волк, обернулся, в глаза смотрит, лицом суров, а взгляд нежный.
Помнила дочь Ракеша про слова мужа, так и прошла мимо, с трудом сдержалась, да прошла. С одобрением на нее Арша взглянула, да не стала следом в дом входить, словно ждала чего. И женщины у входа остановились, молоко да зерно оставили и ушли.
Делайя вышла, на мужа взглянула, на Аршу смотрит, что сказать не знает.
Чуть склонилась Арша, тихо шепчет:
— Скажи, как я сказала…
Поняла Делайя, и слова повторила:
— Входи, Арша, в моем доме ты гость званный.
Улыбнулась жена вождя, вошла смело. А как вошла, оглядывается, на всем ее взгляд остановился, а на ложе дольше всего.
— Уж не на ложе ли вас Рырг застиг? — спрашивает, и глаза пытливые.
Молчит Делайя, что и сказать не знает.
— Так нет в этом постыдного, — улыбнулась Арша по-доброму, — если муж жену уважает, тогда стыда нет.
Осторожно прошла Делайя, совладать с собой пытается, да спрашивает вежливо:
— Молода я совсем, только в эту весну девушкой стала… мне на ложе и глядеть совестно.
Поверила Арша, хотела бы еще сказать, да вошел Рхард, начал дверь прилаживать, прощаться пришлось.
Разожгла Делайя очаг, достала мясо по бабушкиному рецепту в вине с луком замоченное, над очагом разместила. Как закапал сок над огнем, ароматом дом наполнился. А Делайя уже тесто месит, да не тугое, не глине подобное, а мягче сыра. И не на воде, на сметане с молоком кислым, и сама нет-нет, да и на мужа взглянет.
А Рхард и не скрывает, что женой милой любуется. И обнял бы, и уста целовал, да увидит кто, опозорит он Дарину свою.
Уж солнце в зените, обед готов, да и Рхард работу завершил. Стоит, дверь осматривает. Хороша дверь, дубовая, толстая, такую и откроешь не сразу. А шкуру не снял пятый волк, так оставил. Да к жене повернулся. И молчит, а слов ее ждет.