Молчит Хориде, нечего сказать ей, а в племени зароптали жены, заговорили. Осудили женщины Хориде, да не за то судили, что не позволила мужу любить, за иное проклинали.
Не слышал вождь их слов, а о том же думал:
— Да не за это стоять тебе у столба позорного, не за это покинешь ты племя с заходом солнца! — и снова замолчали в толпе.
Страшны были слова вождя, осознала, что ждет ее Хориде. Быть ей изгнанной навеки, жить ей в лесах, без людей, без защиты. Страшилась, что убьет ее вождь, а оказалось, что иная участь ждет, еще более страшная.
— Отдала ты, Хориде, дочь племени Белого Тигра на поругание! Отдала тайно, заплатив деньги воинам иного племени, изгнанникам. Против племени пошла ты, Хориде, за то и приговор суров. Сильны воины Белого Тигра, сильны да могучи, от того никогда жены и дочери плена не ведали! Не найти детей племени Белого Тигра среди скота и рабов на рынках итасов, не сдаются в плен тигры… Да продала ты Делайю! Обманом в полон захватили ее воины-шайтаны, тайно увезли. Тяжелую долю ты определила ей, Хориде… Тяжелую долю рарры! Сказать тяжело, подумать страшно, пережить… коли выживет Делайя, свет мой, счастье мое, заберу я ее! Выкуплю! В дом свой введу женой единственной! А тебе нет больше места в племени Белого Тигра! Не бывать змее подлой там, где гордость в почете, да уважение. Не стала ты дочерью племени, нет в тебе благородства, Хориде, одна злоба!
Сверкнул на солнце нож вождя Акана Смелого Тигра, упала к ногам изгнанной коса черная позором несмываемым.
Нет больше для племени Хориде. Горе осталось — за погубленную дочь воина Ракеша. Молча рыдает Хориде, молит взглядом о жалости, да нет ее больше для племени. Не видит никто слез ее, не услышит криков дал слез, не взглянет, хоть по имени обратись. Нет больше Хориде! Чужая осталась, что до заката покинет племя.
Ушел вождь Акан Смелый Тигр, ушел не обернулся. Сжималось сердце от боли, от гнева, от страха. Больно за себя, на себя и гневался, что не уберег Делайю, что не распознал змеи в Хориде, а страх был за дочь воина Ракеша.
Хоть и устал с дороги, отдыха тело жаждало, да душе покоя не было. Шел, перед глазами картины одна страшнее другой. Словно наяву представлял Делайю растерзанной, а из пещеры выходят черные волки, довольные, сытые… Зарычал Акан Смелый Тигр, взревел зверем раненным. Никто не смел бросать вызов племени Черного Волка, да не зря почитали Акана смелым. Шел вождь племени Белого Тигра, шел да о делах ратных думал. Уважают племя Белого Тигра и друзья и недруги, коли призовет — выступят с ним… да не супротив Черных Волков же! Остановился, головой мотнул злые мысли прогоняя, в дом свой вошел пустой — разбежались рабы, попрятались… страшен в гневе Акан Смелый Тигр. Грозен в гневе Акан Смелый Тигр, да пойдет супротив гордости, с дарами пойдет в племя Черного Волка, и если откажет ему Рырг Непобедимый, тогда вызовет его на бой Акан Смелый Тигр и выяснят воины кто сильнее! А сердце болело, ранило тупой болью, все тяжелее было дыхание. Как ни тяжело на душе, а стареет Акан Смелый Тигр, день без остановок коней мчали воины племени, и коням отдых нужен и ему — без души оставленному.
Скрипнула половица, несмело вошла наложница из рушев, на колени опустилась Осире. Смотрит вождь на тело ладное, на косы, словно из чистого золота, на губы что дрожат, слезы сдерживая. Красива Осире, добра безмерно, воле послушна… когда-то подарком от Хориде была… Вспомнил о Хориде, черной змеей тоска в сердце вползла.
— Знала ли ты, Осире? — спросил холодно, с ненавистью на рабыню глядя.
— Не со мной, с Линессой говорила Хориде, — шепчет рабыня, сама дрожит от страха, — не знала я…
Тяжело дышит Акан, да произносит глухо:
— Отныне свободна ты, Осире! Хозяйкой над рабами будешь.
Вскинула голову девушка, в глазах слезы радости, смотрит преданно как верный пес на хозяина. Усмехнулся Акан… иного взгляда желал, о других глазах думал…
Скрипнула дверь, вошел воин правой руки, с тоской на вождя смотрит, видит Аржа, что не орел пред ним, не коршун, а ворон бескрылый.