— Змея! — закричала Линнеса, — отравила ты меня!
Улыбка у Исеи полна злобы, слова ее как удары ножа:
— Говори, Линнеса, коли жить хочешь, все говори! Где Делайя? Где моя девочка?
Хрипела старуха, на пол повалилась, кровь с дыханием вырывалась, смотрела на Исею, с ненавистью, да мольба во взгляде тоже была.
— Не губи, Исея, подруги мы с детства! Вместе у костра танцевали, вместе замуж выходили, я тебя в первую ночь обряжала… не губи!..
Смотрела на нее Исея с ненавистью, а все думала, где кровинка ее и картины одну страшнее другой представляла…
— Говори, Линнеса, времени мало. Не успею дать тебе противоядие, захлебнешься ты в крови собственной.
Закричала старуха, забилась на полу. Смотрят растерянно соседки, плачут девушки, страшась злобы Исеиной… Линнеса глядит с мольбой с надеждой… Не хочет умирать старуха, за жизнь цепляется и хоть и страшен гнев Хориде, а смерть страшнее… И закричала она, начала говорить быстро, торопливо:
— Не губи, Исея, все скажу… Заплатила Хориде двум отверженным… Отвезли Делаю в племя Черного Волка…
Сказала и поняла — не будет ей прощения! Замерли женщины, упала без чувств мать Делайи Ольгера, седая упала, а была темноволосой. Поднялась Исея, руки дрожат, слова бессмысленные на губах, но сдержалась, понятны слова ее стали:
— В рарры… Девочку мою нежную да ласковую, юную… В рарры! В первую летнюю ночь! — задрожали руки сильнее, упала на пол чаша с противоядием, разлилась жизнь Линессы.
Не слышала Исея криков и проклятий Линнесы, ничего не слышала… вспоминала путь к племени Черного Волка. Пусть и рарра, путь опозоренная, путь без чести, но вернется Делайя домой! Все для этого Исея сделает, все свои украшения отдаст, рабов отдаст, себя если потребуют.
Вышла из светлицы Исея, хоть и стара была, а двигалась быстро. Не взяла все украшения, часть в суму сложила. Любил ее муж, одаривал как жену первую, а на костер с собой взойти запретил. Плакала тогда, жить не хотела, в маленькой внучке, в кровиночке жизнь свою нашла. Любила, заботилась. Ольгера, хорошая невестка была, ласковая, почтительная, хоть и не дала сыну Исеи воину Ракешу сыновей, а все же любила ее старуха. Да только Делаю пуще и сына и невестки любила, как родную дочь. И вот пришла беда, нет Делайи! Сорвали ее цветок, да уволокли к зверям лютым. Не ведают жалости воины Волка, и сочувствие у них к слабости равняется.
Вывела лошадь Исея, сильную кобылу взяла из конюшни, выносливую. Сноровисто взнуздала, сумы седельные крепко привязывала. Собраны седые волосы, белые как горный снег, в тонкие линии губы превратились, а сильны руки у Исеи, не даром в былые годы оборону доверяли.
Вскочила на коня, болью спина отозвалась. Но выпрямилась, глаза хоть и видели плохо, а то что вдали лучше различали. Видела Исея, как идет толпа к дому вождя Акана. Спряталась Хориде, закрыты ворота, задвинуты ставни. Боится гнева людского. Не прощает племя Белого Тигра предательства, не простят люди, что отдала Делаю на поругание в первую летнюю ночь. Никогда не простят!
Направила лошадь к воротам Исея, да путь сын преградил. Постарел Ракеш, за одну ночь постарел. Дрожат руки воина, в глазах слезы постыдные.
— С тобой поеду, мать, воинов возьму.
Улыбнулась Исея. Хорошего она вырастила сына, другой бы отвернулся от дочери опозоренной, а ее сын не такой. Гордость ощутила мать за сына.
— Нет, Ракеш, одна еду. Не пустят волки воинов на свои земли, а меня, старуху, пожалеют. Жди нас, вернусь я с Делайей, найду способ. Посулю за нее богатства, горды волки, да от денег не откажутся.
Поклонился ей сын, поясно поклонился, до земли. Но когда за ворота выехала, крикнул вслед:
— Воинов возьму, своих только, на границе ждать буду! — и тише, но Исея услышала. — Ты только скажи ей… скажи, что честь не в этом… Она сильная, она воин. Верни Делаю!
Длинна дорога к племени Черного Волка, да тяжела для старухи, а все же гнала лошадь Исея, каждое мгновение было на счету.
Долго сидела на постели Делайя. Долго смотрела на дверь, все ждала, что дрогнет шкура и войдет Рхард. Хоть и не спала ночь, а сна не было. Не пришел воин волка, до сумерек не пришел.
Лишь когда загорелись звезды, послышался шум шагов, отдернулась тяжелая шкура, вошел волк. Оглядел жилище свое, темное, без треска камина. На Делаю взглянул:
— Разве не учат в племени Белого Тигра еду готовить? Разве не знаешь, что ты хозяйка отныне?
О многом хотела сказать Делайя, многое высказать, но знала, что не принято женщине волков на равных с мужем говорить. Поднялась с постели, неловко платье надела. Собрала волосы растрепанные в косу, да и остановилась. Не такими были дома в племени Белого Тигра, вместо очага печь стояла, вместо глиняных кувшинов чугунные. Хоть и готовили женщины сами, рабов к еде не допуская, но не так.