Нотариус Юнинхр, давно окончивший юридическую школу, целиком и полностью видел все расстановки. Если подозреваемый сознается, то самое малое, что ему грозит, это публичный позор с последующим «прощением». Так называемое в среде церковной бюрократии «прощение» заключалось в том, что в указанные дни, а таковых обычно насчитывалось около сотни в год, в течение от трёх до семи лет от чума требовалось посещать церковь и участвовать в особых процессиях, ища примирения с духовной властью.
А если не сознается, то его продолжат пытать и завтра сожгут на костре.
Подозреваемого на метр подняли вверх, затем отпустили и поймали у самой земли. Верёвки, привязанные к его лапам, впились в кожу. Внутри всё перепрыгнуло. Сознание помутнело. И начало немного тошнить.
Гузох посмотрел вокруг: чернота и пустота, едкий запах злобы и страха, два факела, освещающие камеру так, что только несколько бликов отражались в глазах.
«И это мы, Инквизиция, — подумал Гузох. — Нас разве что только дьявол не боится…»
Префект
На шахте многое изменилось, в том числе и способ приёма пищи. За месяц построили столовую на 50 мест. Она действовала ещё только три дня, и не все успели привыкнуть; стол, скамейка, особое помещение — всё это выглядело не столько странно, сколько сомнительно.
Некрасова присела на своё обычное место, посередине зала у стенки, и уткнулась в тарелку, где в желтоватом бульоне плавали макароны и немного курицы.
К ней подсела Лена Багратионова. Она тоже было не в духе, но увидев, такую комбинацию напряжения мышц на лице Насти, подумала, что у него-то дела ещё хуже.
«Насть, что с тобой?» — Лена умела в нужные момента правильно вести себя и подавать совершенно обычные вопросы подходящим тоном. Сейчас ей глупо было быть такой кислой как на самом деле.
«Да нет, ничего» — Настя слегка отвернулась, а заодно с этим растеряла все свои грустные мысли, осталось только настроение.
— Ну я же вижу. На тебе лица нет.
— Знаешь, на тебе тоже…
После этих слов Лена внутренне собралась окончательно и вывела этот результат на лицо — получилось очень даже неплохо.
— Не совсем так.
Настя посмотрела на неё, желая это проверить: живые глаза, добавляемые веснушками, рыжие волосы, завязанные в косичке — и правда, лицо есть.
— Ну хорошо. На тебе есть…
— Ну вот видишь!
— Да что я вижу?
— Что всё не так плохо, как кажется.
— Да. Всё ещё хуже.
— Да перестань ты в самом деле! Как будто от того, что ты будешь себя чем-то казнить, станет кому-то лучше.
Настя отвернулась: «Это я виновата».
— В чём?
— Они подрались из-за меня.
— Я знаю.
— Знаешь?
— Да. А что тут такого? Они подрались из-за тебя, но ты-то что могла сделать?
— Не знаю. Но раз они меня…
— Насть, то что они тебя любят оба, ещё не значит, что они тебя будут слушать…
— А вдруг?
— Ну какие тут могут быть «вдруг»? Разве ты им не говорила что…
— Говорила… Но они мне ведь правда не нравятся… Оба.
— Ну вот. Что ты им ещё сказала?
— Что… что бы они ни делали я не смогу полюбить ни одного из них. Я им это сказала каждому по отдельности.
— Ну так в чём ты себя винишь?
— Я не знаю…
Она и правда не знала, за что здесь можно себя винить. И Лена не знала, но чувствовала, что если бы сама оказалась, на её месте, то винила бы себя также. Это часть жизни. А в жизни далеко не всё поддаётся логике.
В дальнем углу сидел префект со своим заместителем. Оба надеялись на хорошее, но в данный момент могли только ждать, готовясь к плохому.
К их столу подошёл Костя Богатый, обеспокоенные и тревожный: «Гави, я…»
«Присаживайся», — прервал его Гора, не поднимая глаз.
Костя сел и сжал руки под столом: «Гави, я не знаю, как сказать. Это невозможно! Представить не могу из-за чего это… Я знал, что у них не всё в порядке в отношениях, но чтоб до такой степени…»
— Выходит, до такой.
— Гави, я не знаю…
— Ты так волнуешься из-за того, что сказал Столов?
— Да, Гави. Честно сказать, да.
— И не напрасно волнуешься.
«Да, не напрасно», — подумал Костя, глядя на его тяжёлые каменистые руки: «Я знаю, что у тебя погиб сын. Мне очень жаль, но здесь почти у всех кто-то погиб. И погиб и из детей тоже… И у меня же тоже… У меня осталась только жена. Я не хочу…»
— Не сходи с ума. С твоей женой ничего не случится. Слушай… Я тебе сразу скажу. Я не хочу убивать этих двух дураков. Но я знаю, они подерутся снова, и мне придётся это сделать… Сила управлять другими не терпит исключений. Если они нарушат правило — они заплатят за это своими жизнями.