«Ты прав», — сейчас Миша просто отмахнулся, не желая закручивать подобный бессмысленный разговор, имеющий в перспективе лишь одно окончание.
— Да брось, я не за этим. У меня для тебя хорошие новости. Не спрашивай, почему так поздно, всё равно не скажу… Месяц назад Саню и тебя отправили с письмом. Ты ведь из-за этой истории всё с ума сходишь. Надеюсь, тебе станет легче. В этом письме был приказ заминировать дорогу Днепропетровск-Донецк у реки Волчья. Благодаря Сане они успели это сделать вовремя. Пять бур попало в засаду. Это больше двухсот чумов.
От этого, действительно, стало легче: «Двести чумов. Молодец Саня».
— В придачу ко всему река затопила тоннель. Когда они починили и починили ли вообще неизвестно, но досталось им по орехам это уж точно.
Оба постанца саркастически улыбнулись.
«Порядок, Миш. Мы идём правильной дорогой к победе. — вывел Болотников и сделал свой любимый приветственный знак — стукнул каблуками, звучно и пристойно. — Будь здоров, дружище».
Этот повстанец весьма воодушевил замявшегося самого в себе человека, и он решил пройтись по лагерю.
Выйдя на улицу, Миша обнаружил, что вокруг полно народу. С чего это все повылезали как на праздник?
Пройдя мимо несколько домиков и поздоровавшись с десятком замечательных и не очень людей, он наткнулся на того, кого никогда бы не хотел видеть, и не подходил бы к нему, но тому чего-то было надо, и она подошёл сам.
Капитан Раньеров. Это сущее трепло. Стоило какому-то делу зайти в разговор, и при его участии начинался пустой спор. Ну вот просто ни о чём. Неизвестно зачем, но он на каком-то генетическом уровне пытался доказать, что его точка зрения верна, а всё остальное ничего не стоит. Мало тго, если никакого дела нигде не было, и его никто не звал, он вояплялся с совершенно бестолковыми вопросами и почти требовал на них ответов, особенно у низших чинов.
Не раз испытав это, Миша готовился открыть рот и послать его куда подальше.
«Ты не видел Костю?» — спросил Раньеров.
Довольно странный вопрос, и ответ на него получился отрицательный кивок головой с продолжением движения вперёд.
— Слышал про Волчью, да?
Может стоит дать ему шанс? Хоть в этот раз скажет что-нибудь хорошее.
«Слышал», — остановившись, ответил Миша.
— Нормально их, да?
— Угу. Наверно, ещё немного и всё…
— Что всё?
— И победим. — голос исходил чуть робко, но из самого сердца.
На это Раньеров усмехнулся: «Победим?! Ха! Да вы тут все фантазёры! Любите думать о своих подвигах. Это максимализм…»
Говорить дальше не было ни сил, ни смысла — Миша отключил свой слух и двинулся дальше. Тот что-то продолжал выкрикивать, но это уже не имело значения: и так хватило. Где-то посередине защемило и заболело. Это боль обиды, она застревает где-то в желудке и давит в глубь. Непонятно, где эта глубь, и куда там можно давить, но это становится всё сильнее и сильнее, и не собирается проходить.
«Зачем я снова заговорил с этим человек. Ну каждый раз одно и тоже. И каждый раз всё тяжелее. Мы говорит, «Фантазёры». Мы мечтаем? «Максимализм». Эта дурацкая психоаналитика; навыдумывали слов, чтобы объяснять неизвестно что и неизвестно зачем, а теперь вот этим пользуются всякие… Мы тут из кожи вон лезем, а они ноги об нас вытирают. Нашли бы место, где ещё чисто, а то ж ведь целиком запачкали… Неужели у таких, как он, никто не погиб на войне, неужели ему не хочется продолжить и довести до конца то, за что головы сложили целые поколения? Неужели больше нравится других сбивать с толку, вместо того, чтобы делать то, что жизнь обязывает делать. Мы ведь все здесь только это и делаем — учимся. Любить, воевать, преодолевать… ну вот для нас выпало воевать, ну и что мы не справимся что ли? Да мы обязаны справиться. Мы должны победить!» — это волнами ходило в его мозгу, и несмотря на все убеждения боль не стихала.
На лавочке возле своего крыльца сидел Гриша, один из подчинённых, и ел хлеб. Почерствевший и засохший, но всё же настоящий хлеб.
Увидев командира, он вскочил и по-воински приветствовал по фуражке: «Здравия желаю, товарищ капитан».
«Да садись уже, чё там», — Миша не любил всех этих почестей, хоть и прекрасно понимал, как важны все эти формально. Но особенно он ненавидел строевую подготовку. Когда дело касалось элементарных приёмов строевого шага, вопросов целесообразности их отработки у него не возникало, но он как-то читал, что древние отдавали этому некое щепетильное значение: создавали специальные подразделения, занимавшиеся только этим, устраивали особые представления. Ну что это за глупость? Это же армия. Пусть учатся стрелять и прятаться. А ещё лежать недвижно, смотря во все глаза. Это спасёт жизнь… Не будут же они врагов побеждать своими выкрутасами с доисторическими винтовками.