«Гриш, скажи мне, что мы здесь делаем?» — спросил Миша, сев рядом на ступеньки.
Тот, очевидно, подумал, что его проверяют на предмет пригодности в идеологическом плане, и ответил в соответствии с этим: «Мы сражаемся за свободу, своё культурное наследие, и мы…»
— Да брось ты эту пропаганду. Мы 14-й отряд, а не КПМ (Комитет Пропаганды Маки; в его задачу входило агитировать работающих на чумов людей, в том числе призывая к восстанию). Ты мне скажи, что ты думаешь».
«Я?… Извините, я не знаю, товарищ капитан. — во время данного ответа Миша изобразил такую физиономию, что можно было подумать, что он разговаривал с совершенно далёким от всего происходящего человеком. — Честно, я убежал с завода, потому что боялся, что в следующий раз не выдержу, когда чумы начнут подкидывать объём выплавки, и закричу. Мы ведь редко выполняли норму. Ещё пару ударов я бы не выдержал».
Продолжать откровения было опасно для такого, как он — чуть ли ни все его жесты показывали, что ему стыдно за что-то, что он хотел бы рассказать, но не может. Миша прервал, потому что видел это не в первый раз. Он знал, что так хочет раскрыть его подчинённый, и то, что лучше будет, если он сделает это без принуждения.
Повстанец снова побрёл по лагерю, не переставая прокручивать в голове сказанное ему Раньеровым — словно это никогда не вылезет наружу и не забудется.
Навстречу ему попалась Наталья Кошкина, старший лейтенант из санотделения. Лет ей было всего двадцать пять, но в людях она разбиралась что называется «будь здоров». Одного взгляда ей хватило, чтобы понять, что здесь нужна помощь: «Миш, ты чего такой хмурый?»
Когда она говорила подобные фразы, прибавляя своё изумительное выражение лица, настроение поднималось само собой. В группе её далеко не все любили, но она не держала ни на кого зла, а в нужный момент всегда пыталась поддержать. Ей вообще казалось чуждым не помогать по причине несложившихся отношений. «Даже, если бы сейчас и не было войны, — говорила она тем, кто не совсем понимал её. — мы бы всё равно друг без друга не выжили бы. Мы здесь для того, чтобы помогать другим».
Хоть Мише целиком и не нравилась её позиция — «В самом деле, как вот можно помогать, например Раньерову?». Он уважал её и никогда даже не мог позволить себе спорить с ней.
— Да так, ерунда…
— Небось, не обедал, да?
— Да нет, не обедал…
— Тогда я…
— Не-не, Наташ, не надо. Тебе и самой нечего есть.
— Ну мне что, тебя уговаривать? — искренне и немного обидчиво спросила она.
— Наташ, я правда не хочу — Миша ничего не ел почти сутки, но «отбирать» еду у кого бы то ни было, а тем более у неё, было бы преступлением.
— Перестань. Я знаю, ты ничего не ел.
— Ой, да ладно. Ничего страшного…
— Вот ты не ел, а у меня целая кастрюля супа пропадает. Пойдём!
— Да я…
После этого ей надоело спорить и убеждать этого альтруиста, и она, взяв, его за руку, потащила к себе в дом.
Маки меняли место дислокации минимум раз в неделю, и она время пребывания в каком бы то ни было районе редко кто обустраивал своё жильё. Это ни коей мере не относилось к Кошкиной.
Зайдя в её домик Миша не понял, что происходит: всё так ухожено и уютно. И самое интересное, что нельзя сказать из-за чего так. Может из-за полотенца с изображением тигра, повешенного на стене, может, из-за скатерти с розочками и здоровенными, величиной с кулак, божьими коровками на столе, а, может, и всего лишь тряпки для обуви у входа. Множество этих чудесных мелочей нельзя назвать роскошью ни с какой стороны — это, скорее, человечность души, вот и всё.
Наташа прошла к глиняной плитке, находящейся в дальнем углу комнаты. Её движения поразительно притягивали к себе глаза. Она ступала мягко и вместе с тем очень уверенно. И казалось, что всё вокруг словно начинает оживать.
Военная форма её ничуть не портила: чёрные сапоги на всю голень, тёмные колготки, видные только в коленях, а дальше зелёная юбка и такой же китель. Чёрные волосы сзади в тонкой косичке.
Видя всё красоту вокруг себя, Миша стоял только и до бесконечности чистил обувь, не отходя ни на шаг от двери.
Обернувшись хозяйка улыбнулась: «Ну что там застрял?»
— Да я ведь это…
— Да проходи ты уже.
И было ради чего: ко всему прочему суп оказался непомерно вкусным. Щи, с капустой, картошкой и всем остальным. Прям настоящие. Как когда-то делали.