Миэль понимающе кивнула, отвела взгляд, а затем схватила стрелу с зачарованием и молниеносно выпустила её в потолок. На их головы посыпались камни и мелкая крошка; зал точно вздрогнул, но устоял. Фейн вскрикнула в ярости, но когда пыль рассеялась, перед Алданоном сидел Эрн и таращился вполне осмысленным, испуганным взглядом. Он сжал пальцы в кулаки, позволив крови тонкими струйками стечь под рукава, и поделился секретом:
— Всё давно сломано — а мы не замечали.
Нет, Алданон тоже видел.
Едва воспоминание распалось, как на его месте сплелось другое. Одна материя — один и тот же зал — перестроилась, треснула по швам кладки и раскрылась, как старый гнойник, явив истинное уродливое обличье. Часть стены и потолка разнесло взрывом, земля давно проникла внутрь, лишь чудом не засыпала зал и застыла поросшим оползнем с выпирающими кусками камня. Судя по шорохам и плеску, в темноте копошились какие-то зверьки — их они и слышали у арки с предупреждениями.
Магические светильники явно доживали свой век; пахло затхлостью с примесью металла. Теперь Алданон боялся пошевелиться, чтобы не побеспокоить останки погибших нетерильцев. Его мантия, в которую завернули Эрна, валялась в грязи, а чуть дальше торчало ложе арбалета. Дварфов иллюзиями не сбить с толку — они землю и камни нутром чуяли, — оттого и Ульфгар сделал привал на насыпи, решив, что уж здесь точно раскопает путь наружу.
Однако нельзя обмануть тех, кто знал будущее. Пока Алданон не понимал, как подобное возможно, но чувствовал вмешательство загадочных архитекторов. Бунт Миэль был для них не преградой и даже не досадной помехой, а одной из ступеней, которые невозможно миновать. Старой магии не нужны стены, тем более они не нужны запертому в клетке разуму.
Алданону даже не пришлось концентрироваться, чтобы увидеть — прошлое будто само рвалось к нему сквозь поток.
Эрну повезло очнуться — в месте, куда он так не хотел отправляться. Из-за травмы пропала часть последних воспоминаний, а с новыми он попросту не смог справиться. Увидев, что племянник встал, Ульфгар бросил подкоп и на несколько минут позабыл о безопасности, а когда вернулся, насыпь обрушилась вместе с частью стены. Эрн едва ли мог стоять, поэтому полз на помощь, хватал Ульфгара за торчащие из завала плечи и окровавленную голову, рыдал и кричал, а затем резко отполз назад, вспомнив дядины нравоучения, которые тот сам и нарушил, и едва не попал под новый обвал, когда сухой грунт речушкой осыпался из-под покосившейся кладки. Затем всё стихло.
Потухло и видение, словно материя, потеряв связь с сознанием, растворилась в потоке времени. Раньше Алданон едва улавливал обрывистые образы и с трудом описывал их, но теперь чувствовал чужие воспоминания так, будто сам пережил их. Мысли Эрна — сумбурные, бессвязные, испуганные — кружились в его голове опавшими листьями на ветру, стараясь вытеснить массой его собственные переживания, как наблюдателя.
— Я мечтал избавиться от опеки… неужели это я сделал… убил его? — прошептал Эрн и в отчаянии искал ответ у Алданона. Тот покачал головой.
— Нет, это был несчастный случай. Ульфгар так хотел помочь тебе, что забыл о себе.
В горле пересыхало при мысли, что случайностей уж слишком много — а виноваты кто? Вряд ли призраки прошлого настолько всесильны, что устроили стычку с друидами, сорвали экспедицию и теперь потешались над растерянными исследователями. Будущее создавали смертные и их поступки, никак иначе.
Выслушав его, Эрн медленно кивнул, и взгляд уже не пугал Алданона отстранённостью.
— Комната хочет, чтобы мы отвечали за себя. Теперь ваша очередь.
— Вряд ли сама комната чего-то хочет, но… наверное, ты прав.
Эрн с тревогой посмотрел на него и самостоятельно засеменил к уцелевшему после взрыва коридору — видимо, для того и строились столь массивные своды из цельной породы. Алданон проводил его взглядом и помахал на прощание, затем тяжело вздохнул и зажмурился, когда Форд вновь что-то воскликнул. Салхана никак не отреагировал ни на Эрна, ни на их разговор, а сосредоточенно пялился на противоположную стену, словно на ней разворачивалось нечто занимательное.
Алданон не пытался бежать и даже проверять клетку на прочность — всё равно бесполезно. Он знал, что давно застрял в собственном пузыре — или тот всегда был где-то внутри, — ни для кого и не жил, кроме себя, но чувство долга, воспитанное родителями, не позволяло просто так отвернуться от попавших в беду коллег. Куда глубже, в потаённых желаниях тлела безумная идея: использовать Пути Испытаний для своей школы, раскрыть третий глаз самостоятельно и докопаться до пресловутых архитекторов. Энна допускала, что Алданон мог восстановить утраченные песни, но он был способен на большее.
Чтобы случайно не травмировать себя, он пересел в дальний от обвала угол и занял ожидание подготовкой. Из-за усталости Плетение поддавалось с усилием, но как только заклинание формировалось, материя пришла в движение. Тишину нарушало лишь бормотание Форда да яростное чирканье грифелем.
— Фамильную ценность будешь всю жизнь в наёмниках отрабатывать!..
Алданон закрыл глаза и сосредоточился: чем раньше он начнёт, тем быстрее выберется.
— Материя вне нас, но также и внутри нас… — повторял он, как молитву, цепляясь за устои школы Прорицания и своего полумёртвого бога, который мог всё это время молча направлять способности Алданона в правильное русло. — Материя вне меня… во мне…
Раньше его вели чужие эмоции — предсмертные вопли и моменты радости, — но теперь он использовал собственный разум как стрелку компаса. Единственным маяком в бескрайнем времени оставалась, конечно же, Фейн.
Когда он тянулся к прошлому, привычные безопасные — и ограниченные — пустоты исчезали, а материя будто устремлялась за его мыслью назад и вперёд по знакомой колее. Объяснения никогда не были сильной его стороной, да и в рисунках вряд ли бы что-то получилось отобразить. По сути, для Алданона и школы Прорицания ничего не изменилось, повлиять ни на что нельзя, ведь «всё давно сломано».
Когда он тянулся к образу Фейн, то видел расцветающее безумие, кровь и ненависть, дозревшие до предательства родной сестрой, закованные в стальные рамки долга. Её вера и ярость наконечниками копий вонзались в разум Алданона; весь пройденный ею путь за доли секунды раскинулся перед глазами: принесённые жертвы разливались реками крови, увядали юношеские надежды, но зато шла в гору карьера молчаливого исполнителя, круг соратников разрастался и креп. Для иллефарнцев Фейн была идеальным героем, дочерью кризисного века нестихающих войн и стремительного научного прогресса, пугающего обывателей порой даже больше коварных нетерильцев.
Едва пыль осела, Фейн перевела взгляд на него и победно оскалилась, точно волчица; благородные, чуть заострённые черты лица расплылись чёрной дымкой и устремились вверх над её головой. Металлический привкус крови застыл на языке плёнкой. Шагнув в тень, Фейн через несколько мгновений появилась за спиной Алданона в окружении ароматов стали, пота и маслянистых духов. В восхищении он открыл рот, но вспомнил, что прошлое его не слышало, осмотрелся в поисках Фейн, а затем внезапно почувствовал ледяное прикосновение стали.
По горлу милосердно безболезненно скользнуло лезвие кинжала. Что-то стремительно потекло по груди, отчего мантия тотчас прилипла к телу, и Алданон, опустив взгляд, с удивлением увидел кровь на трясущихся руках. Вместо звуков из глотки раздалось хлюпанье, перед глазами стремительно темнело. Он потянулся за рюкзаком, пытаясь совладать с верёвками и сетуя, что сгрёб вещи как попало. Фейн опустилась рядом на одно колено, держа окровавленный кинжал перед собой — в ожидании развязки.
Время слишком сильно растянулось для реальности, но Алданон едва ли соображал. Он потянул края в стороны, заглянул внутрь… и встретился со стеклянным взглядом Ульфгара — его отрезанной головой на подушке пышной бороды. Неожиданно он моргнул, искоса глянул на Алданона, посиневшие губы приоткрылись и распухший язык вывалился вместе с комьями земли.