Настя с одобрением:
– Что же. Хорошо.
– Мало хорошего. Она будет семерых принимать, а другие вовсе без почина сидят.
– Значит, умеет. Сумей ты. Сумей семерых принять.
Осиповна с гордостью:
– Семерых? Никогда! Я еще понимаю принять девушке в вечер двух-трех гостей, ну от силы четырех. Но не семерых же!
Настя смеется:
– Фроська, она и семнадцать примет. И осуждать ее за это тоже нельзя. Пока молода, пока мужчины интересуются ею, она старается обеспечить себя на будущее. Она в твои годы не будет так, как ты, в развалке сидеть. Мы вот и курим, и нюхаем, и выпиваем, а она знает одно: копит и копит деньги. Которая с ней на квартире девушка Лелька живет, так та рассказывает, что у Фроськи две тысячи денег в трудовой сберегательной кассе на книжке лежат. А до чего экономная она в расходах! Привозит ей мужик с базара дрова, а она заместо денег предлагает ему остаться с ней. Приходит к ней из коммунхоза получать деньги за электричество старичок, а она и его замарьяжит. То же самое с обойщиком, когда оклеивает новыми обоями комнату, и с печником, когда ремонтирует печь, – со всеми, со всеми! И никому не платит, и денежки целиком остаются у ней в кармане.
Гость, вернее силуэт гостя, едва заметный под стенкой, в тени:
– Гы-гы-гы! И трубочиста с собой положит, когда тот почистит у них в доме трубы? Гы-гы-гы! Такая девушка всегда будет хорошо жить.
Настя:
– А конечно! Она и сама говорит: "Девочки, мне еще только год поработать, а тогда буду барыней".
Осиповна:
– Да… Будет… Как раз… Держи карман шире…
VI
Из пролома в боковой стене выходят, согнувшись, гуськом, прежний лохматый мужик и Антоновна.
Антоновна, веселая, легкая, довольная, что заработала, провожает мужика к выходу из руин:
– Пупсик! Подари гривенничек!
Мужик, разочарованный, мрачный, с перекошенным черным лицом:
– Нету, нету. Чего там. И так дорого заплатил, погорячимшись. А приведись мне сейчас, я б тебе и копейки не дал. Задаром с тобой не пошел бы.
С отвращением плюет в сторону.
– Тьфу!
– Ну пятачок!!! Только один пятачок! Пятачок не деньги!
– И не проси. Все равно не дам. Будет с тебя. Пожил с тобой я каких-нибудь пятнадцать минут, а полтора рубля выскочило! А мы за полтора рубля знаешь сколько работаем?
– Ну три копейки! Мне не для денег, мне только для почину, у тебя рука легкая!
Обнимает его за необъятную талию, нежно:
– Пупсик, ну не скупись, не скупись…
Мужик, не глядя на нее, с озлоблением тычет ей в руку медяк:
– На, с-смола!!!
Он уходит.
Она ему в гневную, удаляющуюся спину:
– До свидания! Смотри в другой раз когда приходи! Тогда можно будет и подешевле!
VII
Солдат входит в руины, стоит, волнуется, глотает большими глотками воздух, переступает с ноги на ногу, жадно щурится на сидящих под стенами женщин.
Настя к Осиповне:
– Жалуешься, что без почину? Вон солдат пришел. Иди, замарьяжь его.
Осиповна с жестом пренебрежения:
– Этот без денег. Это только так. Этому только бы по смотреть. Это не гость.
– А какие же ты хочешь? Позже, когда окончатся театры, тогда, безусловно, можно ожидать приличную публику. А пока чище этих не будет.
– А ну его. Не пойду. Чего зря ходить? Пускай какая другая идет, если хочет…
Беременная женщина, с высоким животом, с немолодым изможденным лицом, выходит из темного угла на свет, приближается к солдату, заигрывает с ним:
– Люблю военных!.. Военные – это моя болесть!.. А молоденький какой!.. Чего молчишь?.. Давно на службе?..
Солдат глядит вбок:
– С этого года.
Беременная ласково:
– Ну что?.. Пойдем?.. Чем так стоять, смотреть, только себя расстраивать…
Солдат с разочарованным видом:
– Рад бы в рай.
– А что? Больной?
– Хуже!
– Денег нет?
– Да.
– Это плохо. Хотя я дорого с тебя не возьму. Сознаю, что военный. Где тебе взять? Мне бы какой-нибудь рублик.
– И того нету.
– Но полтинник найдется?
– Ни копейки нету.
– А это вовсе нехорошо.
– Вот это главное!
Беременная после небольшой паузы:
– Так и будешь тут стоять?
Солдат передергивает плечами:
– Постою.
Беременная раздумывает:
– Что же мне с тобой делать, что же мне с тобой делать?.. Жаль хорошего человека, жаль… Вот что: хочешь, оставишь что-нибудь из одежи?
Солдат осматривает свой наряд:
– Из одежи нельзя. Будет видать. И тогда не распутаешься.
– Ну из белья: исподники, рубаху?
– А это ничего, подходяще.
– Белье старое? Давно выдавали?
– Вовсе новое, ни разу не стиранное.