"Странная штука Никандрова" поразила при чтении М. Горького (см. его письмо А. Воронскому от 23 марта 1927 г. – М. Горький и советская печать. М., 1965. Т. X. Кн. 2), встретила горячую поддержку С. Н. Сергеева-Ценского. "Из беллетристики февральской книжки, – писал он В. Полонскому 14 февраля 1927 г., – очень заметна сатира Никандрова. Большой материал для публициста (и большая заслуга Ваша перед литературой, что Вы ее напечатали…) <…> многое в ней списано с натуры…" В этом же письме Сергеев-Ценский "жизненно оправданную вещь" Никандрова противопоставил засилью "экзотических" произведений в советской литературе, появление которых заставляет "старого Даля "радостно" потирать в гробу костяшки бывших пальцев" (РГАЛИ. Ф. 1 128. Оп. 1. Ед. хр. 1 13). Очень точно предсказал Сергеев-Ценский и реакцию критики на это произведение: "Сатиры вообще в той или иной части общества возбуждали негодование".
Живя в Москве, Никандров имел возможность близко наблюдать быт писателей, о чем с нескрываемой иронией писал К. Треневу: "Сегодня в Союзе писателей торжественное открытие <…> буфета, столовой, клуба (писательского), биллиардной и пр. Вечером банкет с пьянством и, думаю, с протокола ми" (письмо от 1 ноября 1925 г. – РГАЛИ. Ф. 1398. Оп. 2. Ед. хр. 415). Атмосферу же в писательской среде Никандров характеризовал как смесь "базарной шумихи" с "торгашеским делячеством" (письмо Н. И. Замошкину. – РГАЛИ. Ф. 2569. Оп. 1. Ед. хр. 284. Л. 22).
Именно гротескное воссоздание этой атмосферы в пер вую очередь и вызвало возмущение критики. В романе увидели "совершенно неубедительный памфлет", "неумелый гротеск", "пасквиль" "на современные литературные нравы" [Н. Н. – "На литературном посту". 1927. No 5-6; 13-14; Фиш Г.- "Звезда". 1927. No 10). Никандрову приписали "ложное истолкование бытовых фактов" ("На литературном посту". 1927. No 5– 6). В. Красильников считал, что романист заставил "комические типы советских писателей и поэтов <…> барахтаться в вонючей тине своего воображения" ("Октябрь". 1927. No 8). Он даже прикрикнул на Никандрова: "Тов. автор! Если Вы хотите быть дельным писателем, не занимайтесь размножением <…> антисоциальных сумасшедших идей. Не увеличивайте количество пасквилей на советских литераторов, им место <…> на страницах <…> эмигрантских изданий".
Критики готовы были согласиться с замеченной Никандровым "некультурностью наших писателей", но, восприняв дословно высказанную Шибалиным теорию, отвергли сосредоточенность всех художников слова на проблемах пола ("На литературном посту". 1927. No 5 6). Склонность Никандрова к заострению, гротеску, преувеличению вызывала раздражение: "Где Никандров нашел в наше время такого видного писателя, 'вождя" литературной богемы, который всерьез занимается проповедью эротических теорий…" ("На литературном посту". 1927. No 13-14) и пропагандирует идею, сливающую человечество в единую се мью, или, как выразился критик Г. Якубовский, – в "брачно-творческий акт общественного порядка" ("Пролетарский авангард". 1930. No 6).
Критики колебались в определении пафоса произведения: "По-видимому, Никандров хотел кого-то сатирически изобразить, что-то обличить" ("На литературном посту". 1927. No 13-14). Единственным, кто осознал роман "Путь к женщине" как сатиру, был критик "Красной газеты" (1927. 6 сентября, веч. выпуск). Но и он недоумевал по поводу того, кто же является объектом сатиры Никандрова, на что направлен ее разоблачительный пафос, и считал, что роман только выиграл бы, если бы его время действия было отнесено в прошлое, слова "милиционер", "красноармеец", "гражданин" были заменены на слова "городовой", "солдат", "господин", а объектом издевательств был избран, например, Анатолий Каменский и подобные ему апостолы "свободной любви". На самом деле критик лукавил: в его рецензии откровенно прочитывается, что ему абсолютно ясно, что стрелы сатиры Никандрова направлены на шибалиных, "мнящих себя благодетелями человечества и великими социальными реформаторами", открывающими новые способы устранения зла.
Предвидя подобные нападки критики и желая, очевидно, представить свое произведение как вполне "невинное", Никандров успокаивал встревоженного обличительной направленностью романа В. Полонского: "..я никого и ничего не имел в виду "задевать" <…> наиболее колючие места согласен сгладить <…> материал <…> не потрясает никаких основ, кроме мещанских" (письмо от 8 ноября 1926 г. – РГАЛИ. Ф. 1328. Оп. 1. Ед. хр. 247).