-- Одна минута осталась!
-- Сейчас кончаю, товарищи. Факт пятый. Выпил чаю с медом -- и разболелся у меня зуб. Да так разболелся, что я места себе не находил! Болит и болит, проклятый! Ну, думаю, смерть пришла, и какая глупая смерть -- от зуба! Жена посмотрела -- дупло. Решили сейчас же вырвать. Побежал я в заводскую больницу. Ждал час, другой, третий, но пришло время идти на мою смену, и я ушел. На другой день -- то же самое, прождал часа два-три, ушел ни с чем. На третий -- то же. На четвертый день прихожу в больницу уже с бумажкой от прокурора, и мне в секунду вырвали зуб -- хотя тогда его уже не надо было вырывать, не болел, и дупла в нем никакого не оказалось, была простая чернинка. И вырвал я его только из принципа. И из уважения к хорошему прокурору.
-- Ми-ну-та кон-чи-лась!
-- Дать ему еще минуты две-три! Хорошо говорит!
-- Дать! Дать! Очень по правилу рассказывает!
-- Нет, нет, товарищи, благодарю вас, прошу не давать мне больше ни одной минуты, потому что мне и нескольких часов и нескольких суток оказалось бы мало, чтобы рассказать все, что я знаю! Только даром раздразните мой аппетит!
XVI
-- Демобилизованный красноармеец Пловцов!
-- Товарищи, когда не хватает квартир в Москве, это я еще понимаю! А когда жилищный кризис наблюдается даже в лесных дебрях Шулейки, то этого я уже никак не могу переварить, никак! Что это такое? Всем жителям шестой части мира вдруг стало негде жить! Короче говоря, я хочу объяснить, что наши заводоуправления совсем не занимаются вопросами жилстроительства. Правда, Гомза идет нам на помощь, поощряет индивидуальное строительство рабочими для себя домиков, отпускает долгосрочную ссуду, почти что достаточную для всей постройки. Но при каждом сокращении на заводе увольняют в первую очередь тех рабочих, у которых имеются свои дома, -- "домовладельцы", "собственники". И приходится выбирать одно из двух: или работать на заводе и быть сытым, или сидеть в "собственном доме" и быть голодным. Все выбирают первое. И я тоже. Вот почему я не строюсь, а, вернувшись со службы из Красной Армии, третий год добиваюсь получить себе жилплощадь в домах поселка. Я тормошил уже всех: и жилищную комиссию при завкоме, и райком металлистов, и наш партколлектив, и профбюро, и губотдел труда -- и везде встречал очень большое сочувствие. А квартиры для меня все-таки нет. Тогда, убедившись, что тут я ничего не добьюсь, я обратился кое-куда повыше, с документом, содержание которого сейчас оглашу. Знаю, заранее знаю, что заводские власти всех видов будут мне мстить за эту бумажку в Москву. Но пусть мстят! Я не сложу оружия, пока не потеряю веры, что идеал справедливости, в конце концов, должен взять верх! Документ -- огромной важности, адресован он, увидите, каким большим лицам, поэтому во время моего чтения прошу соблюдать полную тишину... Но пяти минут для такого документа, товарищи, мало. Но я уверен, что если документ вам понравится, то вы общим собранием прикините мне еще минут десять -- пятнадцать...
-- Да ты читай скорей! Читай!
-- Начинаю! Читаю! "В Центральное Бюро Жалоб при НК РКИ СССР в городе Москве. Демобилизованного красноармейца, потомственного рабочего-металлиста горнового доменного цеха госметзавода No 4 Шулейковского Горнозаводского Округа заявление. Копия предсовнаркома т. Рыкову. Копия пред. ВЦИКА т. Калинину. Копия наркомвоенмору т. Ворошилову. Копия наркому труда т. Шмидту. Копия наркому просвещения -- как к нам однажды приезжавшему с лекцией против Бога -- т. Луначарскому. Копия генеральному секретарю ЦК ВКП(б) т. Сталину. Копия председателю ВЦСПС т. Томскому. Копия председателю ВСНХ т. Куйбышеву. Копия редактору "Правды" т. Бухарину. Копия т. Крупской. Копия т. Ульяновой. Копия -- на предмет срочной экспертизы моих умственных способностей, взятых тут под сомнение нашими заводскими партволкодавами, -- т. Семашко..."
-- Стой, стой, погоди, товарищ Пловцов, не читай, там, в коридорах, какой-то странный шум, ничего не слыхать... А это что за люди врываются в зал? Что за безобразие -- зачем же двери ломать? Откуда их столько? Прут и прут без конца дикой ордой! Товарищи, кто вы такие? Разве можно ломиться так в помещение, ведь получается сплошная свалка! Не видите, что давите друг друга? Не слышите, трещат скамьи? Окна, окна, окна там выдавите, зачем взбираетесь толпой на подоконники! Ага, вы, вероятно, из профсоюза с льготными билетами в кино? Но сейчас кино не будет, на сегодня оно переведено в старый наш клуб, и картина "Усни, сердце, усни" будет показываться там, идите все туда, поворачивайте обратно! Жи-во!
ЗЕЛЕНЫЕ ЛЯГУШКИ
Рассказ
Группа деревянных построек морского рыбного завода, точно случайное нагромождение скал, единственным серым пятном выделялась среди зеленого необозримого массива заболоченного камыша, густого, рослого, похожего на лес. Тысячелетние заросли этого тростника, на всем своем протяжении неприветливые, угрюмые, темно-зеленые, почти черные, лишь редко-редко где вдруг весело были прорезаны до самого дна небесно-голубыми атласными прожилками протока или реки.
Старинный рыбозавод, до сих пор сохранивший свое прежнее название "Андросовский", около ста лет тому назад был поставлен "торговым домом" купца Андросова именно здесь, на этом очень удобном для рыбного промысла пункте -- и на реке и в то же время в двух шагах от моря. Строения промысла стояли на специально выисканном для этой цели сухом песчаном холме, на берегу одной из тех семидесяти пяти малых Волг, на которые расщепляется большая Волга, задолго перед впадением своих бегучих вод в неподвижное Каспийское озеро-море.
Фирма рыбопромышленника Андросова в свое время пользовалась громадной известностью, в особенности после того, как дала знать о себе всему миру нашумевшим судебным процессом о так называемых "рыбных кладбищах". Весна 1899 года отличалась на Каспии небывалым ходом рыбы. Неводы Андросова давали ему такие уловы, что у него не хватало ни рабочих рук, ни хранилищ, ни транспортных средств, чтобы перерабатывать всю эту рыбу. Сократить же выловы он никак не соглашался, хорошо зная, что тогда эта рыба попадет в неводы других купцов, его конкурентов, промысла которых были расположены на том же рыбьем "тракте". И вот Андросов роет в окрестностях промысла ямы и закапывает в них свои колоссальные уловы. В течение апреля он успел выкопать сто восемьдесят пять могил и похоронить в них миллионы пудов живой рыбы, когда "высочайше учрежденная комиссия по борьбе с чумной заразой под председательством принца А. П. Ольденбургского" возбудила против него судебное дело. На суде, защищая себя, Андросов, неожиданно для всех, вскрыл, что и другие "торговые дома" рыбопромышленников в борьбе друг с другом прибегали к точно таким же "рыбным кладбищам"...