Ксения Дмитриевна явилась к ней вместо будущего воскресенья в первый же понедельник, то есть на другой день после их встречи на Трубном рынке.
Выражение лица у нее было подавленное, виноватое.
-- Я обещала прийти к вам, Гаша, в будущее воскресенье, а пришла сегодня, -- едва переступив порог квартиры, начала она свои объяснения. -- Это произошло из-за того, что из поездки на дачу я вернулась скорее, чем предполагала. А это вышло оттого...
-- Тем лучше, -- обрадовалась и засуетилась Гаша. -- Тем лучше, что раньше приехали. А я все это время так жалела, что тогда на Трубном рынке не догадалась взять у вас адресочек, по которому могла бы вас отыскать, если бы вы меня обманули и не пришли... Раздевайтесь, садитесь, сейчас поставлю самовар, побеседуем.
-- Спасибо, Гаша. Только вы ради меня самовара не ставьте, ни о чем не хлопочите и ничего не устраивайте.
-- Как? Вы от чая отказываетесь? А были такая любительница чая.
-- Да. Но сейчас я не могу ни пить, ни есть. Очень волнуюсь. Лучше немного погодя, потом.
Она разделась, поправила перед зеркалом свою красивую высокую прическу, села в мягкое кресло, осмотрелась и, как это всегда бывает в таких случаях, для начала разговора спросила Гашу, давно ли она живет в этом доме, довольна ли квартирой...
Гаша с веселым криком вскочила.
-- Да! Ведь вы еще квартиру мою не видели! Пойдемте, я вам квартиру свою покажу!
Они встали и пошли по всем закоулкам небольшого, но уютного помещения на каждом шагу останавливались Гаша давала пространные объяснения, точно учительница Ксения Дмитриевна с лицом ученицы стояла и внимательно слушала иногда сама задавала вопросы...
-- ...Это одна наша комната, самая большая, парадная, вроде как у вас называлась гостиная... Это другая, похуже, потемней, вроде как у вас была спальная... Это калидор. Калидор светленький, хламом не заваленный... Это кухня. Кухня просторная, сухая, белье не вешаем, плита исправная, крант зимой не замерзает... Это уборная. Уборную стараемся содерживать в чистоте, часто заходит комиссия, убираем по очереди, как вообще по коммунам...
-- Стены не сырые? -- иногда принуждала себя спрашивать Ксения Дмитриевна и потупленным взором глядела, якобы внимательно, на низы стен. -- Потолки не низки? -- затем трудно поднимала она лицо вверх, столь же безрадостно, ко всему безразлично. -- Форточка в окнах тоже есть?.. Соседи в своих комнатах не буянят?..
По мере того как жизнерадостная Гаша получала от Ксении Дмитриевны хвалебные отзывы о своей квартире, лицо ее все более разгоралось, руки-ноги ходили, зад выпирался, как бараний курдюк.
-- Теперь обойдемте, посмотрите, что у нас есть из мебели, -- когда осмотр комнат был закончен, с особенной веселостью предложила она, и по ее играющему лицу было видно, что за эту вторую часть осмотра она заранее была спокойна. -- Эту новую английскую никелированную полуторную кровать с пружинным матрацем дали мужу из мебельного депа на выплату, понемножку вычитают из жалованья, -- объясняла она присутствие у себя в доме каждой хорошей вещи, и на лице ее светилась уверенность, что Ксения Дмитриевна, как бывшая барыня, лучше других сумеет оценить высокое качество ее обстановки. -- За этот буфет окончили выплату еще в прошлом году, семнадцатого февраля. Вы что смотрите?
-- Я смотрю, -- щурилась Ксения Дмитриевна на буфет, -- он не дубовый?
-- Нет, не дубовый. Только под дуб. С дубовой наклейкой. Дубовые хуже: скорее потрескаются, очень тяжелые... Этот гардероб с зеркальной дверью взяли по случаю у одного поляка, когда он уезжал в Варшаву: деньги пришлось по всей коммуне по мелочам набирать... За диван и за мягкие креслы еще и сейчас частному комиссионеру выплачиваем, каждый месяц приходит, надоел, а отказаться от хорошей мебели, упустить ее другим было жаль... Этот портрет на стенке Андрея, когда он был до службы, это его же, когда он был на службе, это когда женился, это когда потом, это когда сейчас. А это я, когда была еще невестой, это когда была в положении первым дитем, это снятая на карточку уже с дитем, это когда была в положении вторым дитем, это когда благополучно разрешилась от бремени вторым дитем. А на этой карточке мы все вместе снятые, семейная, за одну два с полтиной дали... Да, еще вот про эти часы ничего не рассказала. Часы эти мужу по билету достались. У мужа в гараже шоферы между собой билеты на эти часы тянули, кому на счастье достанутся. В первый раз, как тянули, одного с фальшивым билетом поймали, очень сильно избили, не мог на ноги встать, на машине домой приставили. Когда тянули во второй раз, часы мужу достались. Часы хорошие, бой сильный, но мне не очень нравятся, бывают лучше, с кукушкой, но те дороже, а то еще бывают -- во время боя из этой башни черт с рожками выскакивает и на все стороны рожи кривит, но те еще дороже...
Гаша, когда вышла в переднюю, растерянно остановилась, передохнула, подумала.
-- В комнатах, кажется, все осмотрели, теперь пройдем в кухню. Там тоже можете кой-чем поинтересоваться. Там тоже на столах да на полках хорошенькие вещички есть...
Из кухни прежним порядком -- Гаша впереди, Ксения Дмитриевна позади -- они опять проследовали в первую комнату, оттуда в спальную...
-- Мы с мужем почти что каждую получку что-нибудь приобретаем, -- рассказывала по пути Гаша. -- Деньги все равно так разойдутся, а это по крайней мере вещи. Скорей в харчах себе стесняем, а хорошую вещь, если попадется, никогда не упустим. Ни у меня, ни у моего Андрея раньше ничего не было. Все это мы с ним вместе нажили. В деревне все смеялись надо мной, когда я за него выходила. "Дура ты, дура! За кого ты выходишь? Только за одного мужика? А где же его вещи?" Сродственники плакали. А-а! -- вдруг засияла Гаша особенной улыбкой счастливой матери и указала гостье на пол: -- Вот вам мои дети!
И Ксения Дмитриевна увидала в углу спальной, на полу, на истертом ковре, среди множества разбросанных в беспорядке игрушек, двух маленьких хорошеньких большелобых девочек.
Старшая, трех лет, с нежными, желтыми атласными волосиками, с широким голубым бантом на макушке, одетая в темно красное с белыми вишенками платьице, сидела на полу и пухленькими ручками укладывала в кукольную плетеную кроватку свою глазастую, с отколотым носом, "Катьку".
Младшая, одного года, еще совсем без волос на нежной угловатой голове и потому больше похожая на мальчика, толстая, налитая, точно нафаршированная, в одной куцей белой рубашечке, стояла на четвереньках над самой кроваткой "Катьки", как собачонка, и с интересом наблюдала за аккуратной работой сестренки.
-- Здравствуйте, девочки! -- обратилась к ним с улыбкой Ксения Дмитриевна.
-- В-вот! -- вместо ответа, сидя на полу, задрала вверх одну ножку старшая и показала гостье на свои новые тупоносые башмачки. -- В-вот! -- придерживала она обеими руками задранную ножку, точно нацеливаясь из нее в гостью, как из ружья. -- Мои!
-- А-а! -- еще не умеющая говорить, резко, по-зверушечьи, прокричала, обращаясь к незнакомке, младшая. -- Ава! -- синими закоченелыми лапками ухватила она, как сестра, за одну свою ножку и нацелилась в гостью таким же хорошеньким новым сапожком.
Мать пожаловалось любя:
-- Прямо наказание с ними! Ничего нельзя покупать им поврозь: что одной купишь, то непременно покупай и другой. Иначе слезами изведут.
Познакомившись с квартирой, с вещами, с детьми, уселись на мягкий диван с малиновой обивкой, начали беседовать.
Вспомнили о прошлом... Обменялись мнениями относительно настоящего...
Припомнился Ксении Дмитриевне вчерашний разговор на даче о муже Гаши.
-- Гаша, -- спросила она, -- ваш муж партийный?
-- Да, коммунист, -- легко и просто ответила Гаша, точно ее спросили, брюнет ее муж или блондин.-- Коммунист, только не страшный, -- улыбаясь, прибавила она, видя смущение Ксении Дмитриевны. -- И вы его не бойтесь. Я знаю, что он понравится вам. Вы даже не поверите, когда увидите его, что он коммунист: такой смирный. Другой раз курицу попросишь зарезать, и то откажется и глаза затулит, чтобы не видеть, как режут другие. Это, говорит, душегубство.