-- Будто бы?
-- Уверяю вас, Вера! Это говорит вам не обыватель, а я, человек большого литературного опыта, редактор, пропустивший через свои руки уйму писательского люда, и талантливого и бездарного.
-- Вы пристрастны к нему, Казимир.
-- Из чего это следует, Вера?
-- Из чего? Ну, хотя бы из того, что вы зачеркиваете Шибалина целиком: не только как писателя, но и как человека.
-- Как человека я зачеркиваю его, постольку, поскольку он совершенно неподходящая для вас пара. На самом деле, Вера, неужели вы сами не видите этого? Чего вы от него еще ждете? На что надеетесь? Развелись с ним, ну и ладно. Оставьте его в покое, устраивайтесь поскорее в новой комбинации, более удачной, с человеком, хотя бы и не столь эффектным, но зато более нормальным. А вас все тянет к старым берегам, вы все лелеете мечту еще раз возобновить с ним связь. Не довольно ли? Не довольно ли этих попыток осуществить неосуществимое? Не забывайте, Вера, что семьи этот человек вам все равно не даст. Только изречет в оправдание своего эгоизма что-нибудь "мудрое", вроде "семья -- это государство в государстве". А я дал бы вам семью! Самую обыкновенную, самую простую, человеческую семью! И вся моя жизнь была бы сплошной благодарностью вам, сплошным служением...
-- Вы так рассыпаетесь передо мной, Казимир, только потому, что вам нужна женщина, просто женщина, будь то я или какая-нибудь другая. Вся беда ваша в том, что в кругу ваших знакомых в настоящее время нет ни одной свободной женщины, кроме меня. Таким образом, я оказываюсь единственной, имеющейся у вас, так сказать, "под рукой".
-- Это по знаменитой теории Шибалина о "знакомых" и "незнакомых"?
-- А хотя бы и по ней. И вы напрасно, Казимир, иронизируете над идеей Шибалина: в ней много верного.
-- Полноте, Вера, полноте. Вы не ребенок...
-- Тшш!.. Вон он идет!.. Нам надо расстаться, Казимир!..
Вера прячется за спины гуляющей публики и делает Желтинскому энергичные знаки.
Желтинский, согнувшись в дугу, растерянно мечется возле.
-- Уходите сейчас! -- приказывает ему Вера почти с презрением.
Желтинский одной ногой готов лететь прочь, другой мучительно тянется к Вере:
-- Когда же мы теперь встретимся с вами?
-- Вам говорят, уходите скорее!
Желтинский исчезает.
Вера остается одна. Волнуется страшно. Старается идти своей обычной походкой. Идет, как будто не замечает шагающего ей навстречу Шибалина...
XII
Из глубины бульвара, точно из гулкого леса, плывут и плывут мягкие, меланхолические, сжимающие сердце звуки оркестра, играющего какой-то вальс.
И так же плавно и так же проникновенно, с печатью глубокой мысли на лице, шествует из того же конца бульвара вместе с жужжащим роем гуляющих парочек крупная фигура Шибалина. У него записная книжечка в опущенной руке.
-- Ни-ки-та??? -- отступает и притворяется удивленной Вера, столкнувшись с Шибалиным нос к носу.
-- Да, я... -- серьезно отвечает Шибалин, едва заметно хмурится, опускает глаза.
-- Не ожидала, не ожидала сегодня встретиться с тобой, -- взволнованно повторяет Вера, а сама жалким и вместе жадным женским взглядом -- как-то из-под низу вверх -- всматривается в лицо Шибалина, тщетно ища в его выражении чего-нибудь нового, утешительного для себя.
-- Сядем, -- прежним, не злым, но и не веселым тоном предлагает Шибалин.
Они садятся на первую свободную скамью.
Едва сев, Шибалин прежде всего дописывает в записную книжку мысль, прерванную, было, его встречей с Верой, а теперь снова вдруг промелькнувшую в его мозгу.
Вера с робостью и вместе с тенью насмешки, искоса посматривает на него, когда он пишет.
-- Ты тут работал... Я тебе помешала...
-- Ничего, ничего... Ты ведь ненадолго...
Несколько мгновений они молчат. Потом расспрашивают друг друга и рассказывают один другому, как каждый из них жил это время...
-- Ведь мы с тобой, Никита, так давно не видались, так давно! -- горячо восклицает Вера.
Да, порядочно... -- хмуро отвечает Шибалин. Во время беседы с Шибалиным Вера внимательно следит за ним и вскоре замечает, каким упорным взглядом он встречает и провожает проплывающих мимо женщин -- ту, эту, всех. И в груди ее вдруг закипает неистовая, чудовищная ревность.
-- Сидишь?.. -- поднимается все выше и выше ее ненавидящий голос. -- Глядишь?.. Выслеживаешь?.. Караулишь?.. Ловишь?.. Ну и как -- попадаются многие?..
-- Вер-ра! -- с укором смотрит на нее в упор Шибалин. -- Кто-кто, а ты-то не должна бы говорить обо мне подобных мерзостей! Что с тобой?
-- Не смогла удержать себя... -- не сразу отвечает Вера и никак не может успокоиться, глубоко дышет. -- Слишком обидно было видеть, как ты тут блаженствуешь, в то время когда я так мучаюсь...
-- Еще неизвестно, кто из нас двоих больше мучается, -- произносит тихо Шибалин и опускает голову.
-- А тебе-то что? -- бросает Вера на него недоверчивый взгляд. -- Ведь тебе все равно: не одна, так другая! Ведь мужчинам даже лучше, если у них каждый раз будет разная! По крайней мере это не свяжет их "сво-бо-ды"! А я женщина, и я не могу так! Мне один нужен! Мне один ты нужен! Понимаешь? Только теперь я поняла весь страшный смысл выражения: не мил весь свет! Мне сейчас, после разрыва с тобой, не только "не мил весь свет", но я даже не вижу этого "света"! Ничего вообще не вижу! Вот гляжу и не вижу! Я только тебя одного вижу! Только ты один всегда у меня перед глазами! И проклинаю тот час, когда сделала такую непростительную глупость: послушалась твоего запрещения иметь от тебя ребенка и согласилась на аборт! С ребенком от тебя мне легче было бы переносить разрыв с тобой! А как я воспитала бы его! Вот из него-то я сделала бы человека! Это был бы второй ты, только лучше тебя, без твоих недостатков! Ведь у меня всегда была мечта: иметь ребенка, чтобы посредством него обновить, перестроить мир! Но не хочу об этом распространяться, раз уже вижу на твоем лице ироническую улыбку...
-- Вера! Посредством ребенка обновить, перестроить мир?
-- Да! Пусть это наивно, пусть это глупо с твоей точки зрения, но я-то этим жила! Понимаешь: жи-ла! А теперь мне нечем жить, нечем дышать, я пуста, я банкрот!
-- Займись опять общественной работой. Помнишь, как ты увлекалась ею когда-то?
Смешно ты рассуждаешь, Никита! Общественная работа хороша, когда личное устроено, когда не скребет день и ночь здесь! Вернись ко мне -- тогда я на какую угодно общественную работу стану! На любую! На самую трудную! На какую захочешь! На какую скажешь! Мне главное, лишь бы ты был опять со мной! А сколько новых красот женской души открылось бы тебе тогда! Ты увидел бы и узнал многое, чего не видел и не знал никогда! Я все сделаю для тебя, все!
-- Вера, не растравляй себя напрасно: не говори о том, что невозможно.
-- Почему "невозможно"! Ты, Никита, упрямый человек, страшно упрямый! И никогда не веришь тому, что я тебе говорю! А между тем я уверена, что прежней нашей любви много мешали разные житейские мелочи и больше всего квартирный вопрос! Мы жались в одной комнате, и это постоянно раздражало тебя, настраивало против меня! А живи мы в двух комнатах -- как я и предлагаю сделать теперь -- тогда бы у нас все шло гладко! Ты жил бы в своей комнате, отдельно от меня, но и я находилась бы рядом, в смежной комнате, всегда у тебя под рукой! Днем мы работали бы, каждый у себя, а вечерами сходились бы вместе, для отдыха и наслаждения... Как хорошо!
-- Вера, ты главное упускаешь из вида! Ты главного не хочешь понять! Ты не та женщина, которая могла бы заслонить собой от меня всех остальных женщин земной планеты! И я никогда не угомонился бы с тобой, никогда! Всегда мечтал бы о другой, лучшей, настоящей
-- Никита, я хорошо изучила тебя! Мечтаешь о "другой", "настоящей", "идеальной" ты только теоретически, только как беллетрист! И, гоняясь за отвлеченностью, теряешь то реальное, что имеешь: мою большую любовь! Сойдешься с "другой", причинишь мне боль, а такой любви у той, у "другой", не будет -- за это-то ручаюсь! Что же ты выгадаешь? Знаю, ты бежишь от моей любви, как от проказы, потому что до смешного дорожишь своей "сво-бо-дой"... Глупый! А может быть, такой любви у тебя больше не будет! Что ты тогда запоешь? Вспомнишь когда-нибудь меня, пожалеешь, да будет поздно! И вот -- чем фантазировать, мечтать о какой-то "другой" -- давай-ка лучше попробуем сойтись еще раз, но уже на других, совершенно новых началах!