Выбрать главу

   С пьяненьким сожалением оглядывает себя, свое тело:

   -- Разве раньше я такая была?

Щупает свой затылок:

   -- Ишь зашеина как поменьшела!.. А раньше она вот такой толщины была!.. Раньше я кругом была толстая да красная, как наливная... А теперь?..

   Обнажает одну ногу, поднимает, разглядывает, кладет ее на ногу Шибалина:

   -- Хотя я и теперь тоже еще ничего -- против других... Правда, гражданин?..

   Антоновна наставительно со своего места:

   -- Настька! Ты хоть и выпивши, а все-таки женщина и должна перед хорошим мужчиной стеснение иметь!

   Настя продолжает с удовольствием прощупывать свою обнаженную ногу:

   -- А что я такого делаю?.. Девушки, которые очень худые, те, безусловно, должны перед мужчинами стеснение иметь... А я все-таки еще не до такой степени... Кое-что у меня еще есть...

   Пьяно наваливается на Шибалина, трудно бормочет непо­воротливым языком:

   -- Слушай, гражданин, что я тебе скажу... Живи со мной!.. Чем таскаться от одной к другой... Наймем в Сокольниках койку... Ты будешь на службу ходить, я буду хозяйство весть...

   Шибалин весело хохочет. Настя, глядя на его смех:

   -- Ты не смейся, не думай, я не деревенская!.. У меня вся родня приличная: отец кучером ездит на шоколадной фабрике, мать домовая прачка, старший брат дамским парикмахером занимается!..

   Шибалин сотрясается от здорового, беззаботного, детско­го хохота, сидя при луне на кирпичах. Настя продолжает свое:

   -- Согласны?.. А?.. Все равно лучше меня во всей Москве никого не найдешь... Если ты с ног до головы оденешь меня во все новое, шикарное, я никогда тебе не изменю... Самое первое, самое необходимое для семейной жизни у меня уже есть: самовар, два утюга, помойка. Вот рубаха на тебе чистая, а я по запаху слышу, что она как следует не прополосканная... А если будешь со мной жить, все белье на тебе будет прямо кипельное!.. А пироги какие умею я пекти!.. Под праздник будем ставить свои хлебы...

   Молодой франт в ярко-зеленом шарфе, с длинными, до колен болтающимися концами, в черно-белом клетчатом мод­ном кепи входит в руины. Тоном повелителя:

   -- Настя!

   Настя Шибалину тихо:

  -- Сказать, что занята?

  -- Нет, отчего же? Иди.

  -- А как же ты?

  -- Я все равно другую жду.

  -- А то смотри... Это свой человек... Служит в...

   Она говорит Шибалину на ухо, где он служит.

  -- ...Так что он мог бы какие-нибудь полчаса подождать, если ты хочешь пойти со мной...

  -- Нет, нет, Настя. Иди.

   Достает кошелек, дарит ей несколько монет.

   Франт прохаживается в стороне, с нетерпеливым видом марширует. Приостанавливается, смотрит вбок через плечо, капризно:

   -- Нас-тя!

   Настя благодарит Шибалина, прощается, прячет день­ги, бежит, пошатывается, торопится съесть на ходу еще одно пирожное:

  -- Иду, иду! Подходит к франту:

  -- А долг принес?

   Делает шаг назад, стоит, упирается, не хочет идти за ним в пролаз:

   -- Тебя спрашивают: долг принес?

   Франт молча бьет ее по шее, она кричит, он бьет еще, схватывает ее за шиворот, пригибает к земле, ударяет коленом в зад, она пролетает впереди него в пролаз.

XXII

   Ванда -- очень красивая, в кроваво-красной широкопо­лой шляпе, тонкая, воздушная благодаря лунному освещению, является из города в руины, гордо шествует по залу, точно дела­ет смотр своим войскам, замечает на куче кирпича Шибалина, приостанавливается, вопросительно улыбается ему, он делает ей легкий утвердительный кивок головой, тогда она смело идет прямо к нему. Глядит на бутылки, на бумажки, игриво:

   -- Пировали?

   Шибалин приготавливает для нее место возле себя:

  -- Да. Подсаживайтесь. Берет бутылку:

  -- Тут еще осталось глотка два. Наливает ей.

   Она с наслаждением выпивает:

   -- Шла и думала: где бы рюмочку выпить?

   Маленьким нежным ртом ест пирожное, искоса скользит по фигуре Шибалина красивыми испытующими глазами. Шибалин наполняется волнением:

   -- Я еще в прошлый четверг вас заметил. Вы были тут с каким-то важным военным. Я тогда же решил встретиться с вами.

   Ванда закусывает остатками:

   -- Встретиться недолго.

   Осматривает качество его платья, обуви, шляпы.

  -- А вы что... где-нибудь служите?

  -- Нет.

  -- Чем-нибудь торгуете?

  -- Тоже нет.

  -- Как же так?

  -- Так. У меня свободная профессия.

   -- А-а, знаю.

Вздрагивает, перестает жевать:

   -- Почему вы так пронзительно на меня смотрите? Не смотрите так!

   Шибалин мякнет, льнет к ней, обнимает за талию.

  -- Ваше имя?

  -- Ванда.

  -- Это настоящее или псевдоним?

  -- А вам не все равно?

   Конечно, не все равно.

  -- Опять! Опять уставились на меня! Ну чего вы на меня так смотрите!

  -- Смотрю я на вас, Ванда, и думаю: как вас, такую яркую, такую интеллигентную, до сих пор никто из мужчин не прибрал к рукам?

  -- Мне нету счастья.

  -- Вы, пожалуйста, не удивляйтесь и не обижайтесь, если я буду расспрашивать вас, Ванда... Я слишком заинтересовался вами еще тогда... Скажите, Ванда, вы когда-нибудь любили?

  -- Надо иметь каменное сердце, чтобы не любить. Любила.

  -- Ну и что потом?

  -- Надо иметь мертвое сердце, чтобы оно не сдвинулось. Разлюбила.

  -- Это было когда?

  -- Давно.

  -- Вам сколько лет?

  -- Старая уже. Двадцать четыре. И больше ничего не буду рассказывать... Не люблю, когда расспрашивают! "Как", да "когда", да "почему", да "с кем в первый раз", да "с кем во второй"!..

   -- Противно!.. Если больше познакомимся, тогда при случае еще можно будет рассказать. А так -- нехорошо. У вас есть курить?

   -- Пожалуйста.

   Они закуривают, продолжают беседовать...

XXIII

   Первый приличный гость, уже немолодой, в больших загра­ничных очках с круглыми стеклами в роговой оправе, заходит в руины, как к себе домой.

   К Шибалину.

  -- Извиняюсь. К Ванде:

  -- Ванда, не знаете, Фрося свободна? Антоновна с своего места:

  -- Занята! Занята!

   Первый приличный подходит к Антоновне:

   -- А скоро она освободится?

Антоновна:

   -- Нет. Не скоро. На квартиру взяли. На ночь. На извозчике приезжали. Какие-то богатые. Тоже в очках. Наверно, иностранцы.

   Первый приличный в нерешительности стоит, раздумывает:

  -- А Настя?

  -- Настя, та скоро должна освободиться! Садитесь. Посиди­те тут пока на камушке. А что, разве в театрах уже окончилось?

   Гость:

   -- Да. Как раз сейчас разъезжаются.

Садится на тумбочку из кирпичей.

   Второй приличный гость усиленно прячет лицо в поднятый воротник летнего пальто и под широкие поля шляпы. Глядит на Антоновну узенькой щелочкой между полями шляпы и краем воротника:

  -- Фрося тут? Антоновна:

  -- Нет и не будет.

  -- Где же она?

  -- В городе.

  -- А Настя?

   -- Настя, та скоро должна освободиться. Садитесь. Посидите на камушке вон за тем гражданином, вторым будете, они тоже ее дожидаются.

   Второй приличный прячет от первого лицо, садится на тумбочку из кирпичей, в линию с ним, спиной к нему:

  -- Та-а-к... Антоновна:

  -- Должно, тоже из театра? Второй:

  -- Из театра.

   Третий приличный, очень представительный, седой, в ци­линдре, настоящий западноевропейский министр, в маленькой черной шелковой маске, к Антоновне:

  -- Здравствуйте, гражданка.

  -- Здравствуйте, гражданин.

  -- Фрося там?

  -- Нет, ей нету.

  -- А скоро будет?

  -- На этой неделе вовсе не будет.

  -- О! Что так?

  -- Уехала в деревню. Побывать.

  -- И давно уехала?