-- Дошли! В окончательном смысле дошли!
-- Помогни, не забудем!
-- Поддержи!
-- Ты у нас тут вроде один, который могешь войтить в положению!
Толпа росла, напирала на Ивана Семеныча все сильнее. Вот она своими животами оторвала его от земли.
-- Что вы делаете?! -- не своим голосом вопил Иван Семеныч, у которого по всем карманам были распиханы десятки тысяч государственных денег. -- Вы с ума посходили? -- Оторванный от земли, качаясь в воздухе, как на волнах, хватался он руками за чужие горячие плечи, за мохнатые головы, пытался балансировать, чтобы не опрокинуться вниз головой и не вытряхнуть из себя денег. -- По очереди! Буду покупать только тогда, когда станете в очередь! -- кричал и кричал он, сидящий на чужих плечах, перегибаясь корпусом, как большая кукла, то назад, то вдруг вперед и против воли поворачиваясь к публике то лицом, то вдруг уже затылком. -- В чем дело? -- раздавался его голос то в одну сторону, то в другую. -- Не сходите с ума. У кого не куплю сейчас, у того куплю завтра или в следующий базар!
-- О-о-о!.. -- загудела толпа гневным воем.
-- Чего ты мелешь? -- кричали ему в ответ голоса. -- Нам уже сегодня, уже сейчас кормить ее нечем, а ты болтаешь про следующий базар! Она нас зарежет!
-- Уже зарезала! Больше некуды! Бери сейчас! Разве ты не наш, не советский?
-- Граждане! -- взмолился Иван Семеныч, одинокий, разлученный со своими помощниками, давно оттертыми толпой куда-то далеко. -- Граждане! Дайте сказать!.. Если вы сейчас не отпустите меня, я прекращу покупать и уеду из Еремина... Слышите: я!., больше!., сегодня!., не!., покупаю!.. Вот, глядите: и ордерную книжку прячу!
Угроза подействовала. Толпа с массовым вздохом откатилась от "Центры". На отвислых лицах мужиков было написано отчаяние, сознание уже состоявшейся гибели, неверие в возможность спасения.
Вырвавшись наконец на свободу, соединившись со своими столь же истерзанными помощниками, Иван Семеныч, сопровождаемый хвостом растущей толпы, вышел за черту базара, за песчаный вал, в открытое поле, и образовал там, на просторе, свой несколько упорядоченный закупочный пункт. Мужики подводили скотину -- одну, две головы -- и становились вместе с ней в очередь. Иван Семеныч обходил этот своеобразный фронт красавцев, рогатых великанов, и, чтобы определить степень их упитанности, ощупывал каждое животное всегда в одних и тех же четырех местах: на бедре, на ребре, внизу живота и, главное, пальцем по стенкам ямки, в которую входит основание хвоста. На закупленную скотину один помощник уполномоченного писал ордера, другой по этим ордерам выдавал деньги и брал от каждого расписку в получении денег.
Дело пошло быстро. И никакого обмана не было: за сколько продавали, столько и получали.
-- Иван Семеныч, почему же ты мою парочку пропускаешь, не торгуешь? Пощупал и не торгуешь, идешь дальше, разве это плохая скотинка?
-- Больно худая. Не подойдет.
-- Это худая? Помилуйте, Иван Семеныч! Если эта худая, тогда какая же жировая? Моя скотина нагулянная, она у меня два месяца по воле ходила, я на ней ничего не работал, только раз с поля посохшие стебли подсолнухов на топливо привез!
-- Вот моя вам пондравится, Иван Семеныч! -- заискивающе встречал уполномоченного у своей пары быков следующий крестьянин и, не зная, как делу помочь, угодливо заглядывал Ивану Семенычу в глаза, кланялся, потирая себя руками по бедрам. -- Быки с оченно даже большими мясами! -- расхваливал при этом он свой товар.
-- Какие там "мяса"! -- пренебрежительно щурил глаза Иван Семеныч на усталых, понурых животных. -- Сухари, сухари, а не быки. Кажется, не маленький, сам должен понимать, гляди: кожа да кости, а под кожей ничего нет, ни мяса, ни сала. Москва за такую говядину нам по шеям надает... Следующий!
Угодливое выражение на лице мужика внезапно сменялось колючим, злым.
-- Значит, берете только жирную? -- сделал он несколько размахивающих жестов руками, -- А куда же ее девать, тощую? Тощую, говорю, куда девать? И где их набраться для вас, жирных?
Фраза понравилась и другим мужикам.
-- Да! Да! -- вспыхнули в толпе возбужденные голоса. -- Куда ее девать, худую? Жирная у богатеев! А казна должна иметь сочувствие к бедному люду!
-- Да, да!.. Нет, нет!.. Не стращай!.. Мы-то знаем, что говорим!.. Это вы тут, втроем, может, не знаете, что говорите, а мы-то знаем... А мы разве чьи?.. Не советские?.. Одни вы советские?
Некоторые мужики после подобной перебранки, увидя, что напором ничего не возьмешь, пускались на откровенную лесть и, когда очередь доходила до них, почтительно здоровались с Иваном Семенычем за руку, сладенько, против желания, улыбались ему.
-- Как ваше здоровье, почтенный Иван Семеныч? -- уважительно потряс руку Ивану Семенычу бородатый мужик и захихикал: -- Как вам нравится наша местность, наш еремин-ский рынок? Давно приехамши?
-- Что-о? -- хмурился на льстеца уполномоченный и резко обрывал его разглагольствования: -- Сколько просишь за своих рябых?
-- За обоих? -- переводил глаза мгновенно отрезвевший мужик на пару своих пятнистых двойников. -- Чтобы долго не колготиться?
-- Да.
-- Дайте за пару три сотни, вот и поладим. Без колготы.
-- Далеко, брат. Далеко до трех сотен за этих быков.
-- Совсем не далеко, Иван Семеныч. Быки дюже веские, с большими жирами. Вам объяснять не приходится, вы лучше нас видите. Таких специалистов своего дела, как вы, тут больше не найтить.
-- Полторы сотни дам.
-- За обоих?
-- Да, за обоих. И ухожу.
-- Иван Семеныч! Стойте! Прибавьте еще чудок! Еще чудочек. Только потому, что вам хочу продать, вам! Такого специалиста, как вы...
По мере того как время приближалось к вечеру, мужики, мелкие продавцы собственной скотины, волновались все больше, заражая тревогой друг друга. И закупщикам все труднее становилось добиваться от них порядка, соблюдения очереди...
И напрасно счастливцы, наконец продавшие свою скотину, ,уходя, на радостях успокаивали остающихся:
-- Центра -- она и завтра будет брать!
Настроение создалось такое, что никакому утешению уже никто не верил.
А тут еще вдруг по базару пронесся слух, что некоторые уполномоченные, работающие на Москву, внезапно прекратили покупку: несколько раз приносили им сюда срочные телеграммы, несколько раз письмоносцы разыскивали их по базару.
-- Где тут Шевченко? Который из вас, закупщиков, Красов? А Смилянского никто не знает? Ему тоже из Москвы срочная! Кто тут уполномоченный Торсук?
Во всех телеграммах -- и к Шевченко, и к Красову, и к Смилянскому, и к Торсуку -- стояло всего только одно слово: "Мялка!" Это слово на языке деловых людей означало, что в Москве заминка с приемкой скота -- затоваривание, что там "тупо" берут скотину, уже не дают обусловленную цену.
Барышники бегали по базару растерянные, темные, свирепые. На лицах их всех было написано все то же уничтожающее слово: "Мялка"! Им, уже закупившим скот, угрожало разорение. И некоторые из них пытались было завести "частный разговор" с Иваном Семенычем как с наиболее крупным заготовителем, чтобы сбыть ему слишком поспешно накупленную ими скотину. Но обозленные мужики всякий раз с бранью гнали их прочь от него.
-- Иван Семеныч, чем шептаться с этими барышниками, ты лучше пойди моих калмыцких пестряков погляди! -- продирался не в очередь, и даже не замечая этого, совсем потерявший голову мужик,-- Вон она, моя пара, стоит -- голов тридцать пройдя! Кормленые! Быки с говядинкой! Получишь благодарность за них! Вспомнишь меня!
-- Соблюдай очередь! Когда этих голов тридцать пройду, тогда и твоих посмотрю!
...Едва стало темнеть, как на скотском базаре, на всей огромной его котловине, дружно задымились костры. Безветренным вечером целый лес змеевидных столбов белого дыма лениво засверлился от земли вверх, совсем как из широкого кратера дотлевающего вулкана.