-- Не спрашиваешь?! -- гудели на гонщиков старики и собирались возмущенными кучками. -- Вот отобьем сейчас у вас всем народом десяток быков в нашу пользу, тогда будете знать, как не спрашивать, где дорога. Должны спрашивать!
-- А ну попробуй отбей! Скотина Центры, клейменая, казенная, не наша!
-- Вот соберем народ и все равно отобьем! -- грозились мужики, делая вид, будто сговариваются между собой.
-- Эй, бабы! -- кричали в другом месте гонщики. -- Чего раззявили рты! Закрывайте калитки! Не видите, что наши коровы забегают в ваши дворы, прячутся по закутам!
-- А вам жалко? -- говорили бабы. -- Оставили бы нам по одной молошной на хозяйство!
Во всех попутных селах и деревнях происходило одно и то же: мужики, бабы, дети высыпали на улицу, становились вдоль своих изб в картинный ряд, словно позируя перед фотографом, и неподвижно стояли так до тех пор, пока проходившие мимо гурты не исчезали из виду. Потом раздавались вздохи, начинались обсуждения...
-- Товарищи! -- обратился к Кротову в конце одного села местный кузнец, сплошь черный от сажи, вылезший из своей кузницы на свет, чтобы поглядеть на гурты. -- Чья скотина, советская?
-- Советская! -- дернув головой, веско отвечал Кротов, выпрямился и с гордостью окинул взглядом доверенные ему гурты.
-- А-а...-- с удовлетворением протянул кузнец, и черное лицо его прояснилось. Он поближе подошел к Кротову. -- Это хорошо. Хо-ро-шо-о... Красная Армия закупила? Или Центросоюз?
-- Трест "Говядина".
Кротов подробно объяснил, что советская власть закупкой скота в засушливых районах выручает крестьян из беды, вырывает их из лап спекулянтов, за ничто скупавших у мужика скотину
-- Мы сразу против частных закупщиков подняли цену за пуд живого веса!
И везде, где проходившие по селу гурты не причиняли сельчанам убытка, жители жадно искали случая побеседовать с гонщиками как с людьми новыми, сведущими, бывающими в городах, даже в Москве. Беседовали на разные темы: хозяйственные, бытовые, религиозные, политические...
-- Откеда скотина? -- по-свойски кричал на всю улицу лохматый мужик, очевидно вскочив со сна и стоя возле своей избы в нижней рубашке с широко расстегнутым воротом, без штанов, в сползающих все ниже подштанниках, босой.
-- Из Еремина! -- тоже громко, точно глухому, отвечали ему с середины дороги гонщики.
-- Чья?
-- Центры!
-- Стало быть, казенная?
-- А ну да!
-- А сами чьи? -- сонно, как лунатик, выходил на середину дороги этот мужик, придерживая одной рукой падающие подштанники, а другой, для деликатности, распутывая на непокрытой голове волосы, падающие на глаза и мешающие ему видеть.
-- Ереминские! -- ответствовали гонщики и останавливались в надежде воспользоваться от босого мужика каким-нибудь полезным для пути сведением.
-- У вас жнива пахали? -- в завязавшемся разговоре спрашивал мужик, подойдя к гонщикам вплотную.
-- Еще! -- коротко бросали гонщики, что на местном жаргоне означало: "Нет еще".
-- Почему не пахали?
-- Нету дождю. Земля больно сухая.
-- Стало быть, в том краю тоже такая сухмень?
-- А то?
Что означало: "А то нет?"
-- А зерно на озимый посев в вашем месте давают?
-- Шумят, что будут давать. А покеда ничего такого нету. А у вас?
-- Пока ниоткеля нету никаких слухов.
-- Это плохо.
-- Знамо, плохо.
Кротов подмигнул мужику и тихонько спросил:
-- Дядька, а у вас тут на деревне самогону нельзя достать? Нам немного, только для аппетита.
-- Нету. Сами бы выпили. Летошный год варили, а сей год не варят. Обедняли. Во всей этой округе, почитай, только одна наша селения такая скупая. А туда дальше по большаку, в прочих селениях, там самогону сколько хотите. Там смогете достать. И самогон же хороший есть у которых, страсть! Валит с ног наповал!
В большинстве сел мужики глядели на проходивший мимо них скот с большим сокрушением.
Скот от них, от мужиков, уходит! Скот гонится в города, на бойни!
-- Говядинка хорошая, -- ехидно замечал вслух один мужик, кивая другим на картинных рогатых великанов, впряженных в гуртовую повозку.
-- С жирами! -- в тон ему, с такой же подковыркой, поддакивал другой.
-- Мужик обеззубел такую говядину есть, -- говорил так же третий.
-- Найдутся, которые поедят! -- загадочно, со злобинкой в глазах произносил четвертый.
-- Темнота у нас! -- в оправдание таких высказываний пожаловался Кротову подошедший к нему сторож при сельской потребиловке, степенный пожилой мужик.-- Немысленная темнота!
-- Как темнота? -- засмеялся Кротов. -- А говорили: "новые времена", "разъездные лекторы", "передвижные театры", "самоделковые концерты", "танцы до утра"...
-- Где там! -- безнадежно отмахнулся рукой сторож. -- Когда ожидалось затмение луны, то в двадцати семи верстах отсюда, в нашем уездном городу, на базарной площади, люди смотрели на луну в митроскоп. Смотрел, конечно, и я. При митроскопе находился приезжий лектор, видно, здорово хватимший для ради приезда. "Это, -- говорит лектор, показывая через митроскоп на половину луны, -- это Япония, а это, говорит, рядом чернеется Америка". Весь народ поверил, один я не поверил, как я все-таки здесь, на всю нашу селению, человек выделяющий. Про Америку я, конечно, ничего не скажу: я там не был. А вот про Японию, про ту наверное знаю, что она не на луне, а на Земле, как я сам участвовал в русско-японской войне, имею заслуги и ранения. А вы говорите: "лекторы", "лекторы"... Все равно никто ничего правильно не доказывает. Опять взять то затмение. Полное затмение луны, безусловно, было. Но куда она тогда девалась, та луна, -- скрылась ли она временно за облаками или же вовсе уничтожилась, сгорела, а на ее месте народилась другая, -- этого человек никогда не узнает.
И долго еще говорил сторож, жалуясь на окружающую темноту, перескакивая с предмета на предмет, пока гурты неподвижно стояли и сонно отдыхали среди широкой сельской улицы.
Гонщики в это время гурьбой атаковали тесную потребиловку и тщетно копошились там в разложенных перед ними скудных товарах.
-- Нитки катушечные есть?
-- Раньше были, сейчас нету.
-- Махорка есть?
-- Раньше была, сейчас нету.
-- Сахар?
-- Раньше был.
-- А когда же будут?!
-- Когда привезут, тогда будут.
Утомленной скотине нравилось стоять среди улицы под лучами солнца и оцепенело дремать. И ее сдвинули с места не сразу. Несмотря на вопли и побои гонщиков, она долго еще стояла и стояла...
Когда гурты наконец медленно пошли и подходили уже к концу длинного села, от крайней избы отделился человек, вышел навстречу гуртам, узнал в Кротове старшего гуртовщика, поздоровался с ним за руку; угостил махоркой собственного сева и зашагал рядом. Это был высокий, породистый, величественный старик, с пышной шапкой седых волос на непокрытой голове, с такой же серебряной окладистой -- от плеча к плечу -- бородой, в длинной, ниже колен, холщовой рубахе, подпоясанной обрывком веревки, в сапогах, с высоким посохом в руке.
Они разговорились.
-- Ну как там, в Москве, смирно? -- спрашивал старик, услыхав от Кротова, что тому по делам гонки скота приходится бывать в Москве.
-- Вполне, -- уверенно отвечал Кротов и с места закричал молодому долговязому гонщику: -- Панькин, гляди и скажи другим, как бы там быки не расхватали вон тот омет житель-ской соломы!
-- Никаких перемен нет? -- тонко и политично выспрашивал старик, искоса оглядывая Кротова.
-- А какие могут быть перемены? -- удивлялся Кротов.
-- Насчет войны ничего не слыхать?
-- С кем? -- спросил Кротов. -- И кто теперь будет воевать? Мы с тобой хотим?
-- Ага! -- обрадовался старик. -- Стало быть, солдатов брать не будут? Это хорошо. А то у меня трое сынов. Та-ак... Ну а по скольку в сем году наложат на десятину?