– Нет, не хочу, я просто спросил. Но если не останется никакого выхода, тогда наверно придётся рискнуть.
– В отличие от Пустоты, в обычном пространстве выход есть всегда. Всё упирается только во время.
В ответ я промолчал. С одной стороны, мне хотелось бы быстрее добраться до цели, чтобы покончить с неопределённостью неизвестного. С другой же, чем дольше я пробуду на звездолёте, тем больше смогу узнать, большему успею научиться. Рэй наверняка угадал эти мои мысли и сказал:
– Нам с тобой потребуется много времени. Но время - это всего лишь время, и у нас оно есть. Если нам не хватит времени перелёта, мы сможем задержаться в космосе, в системе Золотистой или даже на орбите вокруг планеты.
– Рэй, а ты уверен, что планета есть?
– Разумеется. Я зондировал систему Золотистой большим телескопом. Планет у неё хватает, но вот что это за планеты, я пока ещё не знаю, достоверной информации мало. Но вот капитан Рикст был уверен, что у Золотистой есть живая планета. Он вообще очень странный человек, капитан Рикст, ну да это ты и сам уже наверняка понял. Но мне очень нравится такое его качество: в отличие от многих других людей, он меня никогда серьёзно не обманывал. Он сказал, что планета есть, значит, она должна быть, потому что я верю Риксту. Но вот только я не могу быть в этом уверен до конца, потому что я всегда был и остаюсь машиной. Мы, конечно, можем провести дополнительный зондаж, наш главный телескоп с этого расстояния уже должен хорошо разглядеть планету. Но для того, чтобы включить телескоп, мы должны погасить почти всю нашу скорость. Хочешь ли ты этого?
– Нет, - ответил я, - когда прибудем на место, тогда и убедимся окончательно. У нас ведь всё равно нет другой цели.
– Понятно.
– Рэй, ты обещал, что сегодня расскажешь о себе.
– Если обещал, то обязательно расскажу. Можешь остаться в рубке.
– Не, лучше я в каюту пойду. Там лучше, спокойнее и уютнее что ли.
– Можно и в каюте, экран там вполне подходящий.
– А зачем экран-то? - спросил я в полном недоумении.
– В отличие от тебя, я не обладаю природным даром рассказчика, но я ничего не забываю и могу показать некоторые эпизоды моей жизни на экране. Вообще-то мог бы показать и то, чего никогда не было, но обещаю рассказывать только правду. А если вдруг чего прихвастну или совру, то самую малость, - сказал он и засмеялся.
– А разве машины могут врать? - спросил я с усмешкой.
– Насчет других не скажу, точно не знаю. Ну а я этому делу давно обучен. Иногда это очень даже полезно.
– Ну ладно, иду в каюту.
– Я уже жду тебя там.
Когда я вошёл в каюту, большой экран над столом уже светился. Только сейчас до меня дошло, что это был не обычный стереоголографический экран, а суперстерео, такой же, как и в главной рубке. На такой экран можно даже в сильный бинокль смотреть и не отличить изображение от реальности. Сейчас на экране был какой-то из городов Земли, не знаю, какой конкретно, такие я только на экране и видел. Но сейчас создавалась полнейшая иллюзия, что это не экран, а окно, за которым и есть этот самый город.
– Усаживайся удобнее, - сказал из динамика Рэй, - рассказ будет долгим.
Я сел в кресло, повернул его к столу.
– Можно начинать? - спросил Рэй.
– Начинай, я тебя не буду перебивать.
– Перебивай сколько угодно, спрашивай, а то мало что поймешь полностью. А я хочу, чтобы ты всё же понял меня. Это наверно очень важно для нас, Вик.
Я кивнул в ответ. На несколько секунд Рэй замолчал. Потом изображение на экране ожило. Словно бы кто-то с видеокамерой неторопливо шёл по пустому утреннему городу, поворачивал с улицы на улицу, пока не остановился пред большим массивным зданием, с множеством окон, застекленных зеркальным стеклом, посмотрел на небольшую светящуюся вывеску, и она тут же выплыла во весь экран: "Вторая Экспериментальная Лаборатория Центра Кибернетики и Искусственного Интеллекта". Рэй вздохнул и начал:
– Вот в этой лаборатории я и появился на свет, если конечно так можно сказать. Пятнадцать лет назад этой лабораторией было получено задание Совета Безопасности Содружества: разработать полностью автоматизированную систему управления для внепространственных звёздных кораблей. Эта задача была не нова, но никто ещё не мог полностью разрешить её. Но в этот раз за неё взялись основательно и всерьёз. Вся вторая лаборатория занималась этим и только этим. А это пятнадцать тысяч специалистов, десятки мощнейших киб-интеллектов, целые заводы, способные произвести любую электронику, какую только вообще возможно не то что придумать, а даже вообразить.
Дальше Рэй рассказал, насколько трудной была задача, и как её пытались решать.
– Был создан сравнительно компактный, но в то же время по мощности ничем не уступающий крупнейшим из стационарных, кибермозг. По всем предварительным расчетам и выкладкам он должен был справиться не то что с каким-то автоматическим транспортом, а даже с идущим на форсаже суперзвездолётом Дальней Разведки. Но всё хорошо было только на расчетах. На испытаниях же мозг отлично выполнял свои функции только до выхода в Пустоту. В Пустоте же он действовал ничуть не лучше, чем самый заурядный и допотопный автопилот, несоизмеримо, на много порядков, уступающий ему во всех возможностях… Вычислитель огромного быстродействия, суперголографическая память, в которой без малейших проблем можно разместить всю информацию со всех кристаллов Центрального Информатория Содружества. Интеллект, с огромной скоростью работающий параллельно по нескольким уровням сознания, способный одновременно переваривать массу информации и принимать решение в любой, даже немыслимой, ситуации. Столько труда, столько усилий и всё насмарку.
Рэй сказал это и замолчал. Но экран снова ожил, на нём появился рвущийся сквозь пространство звездолёт с точно такой же, как и на "Игле", эмблемой Службы Безопасности. Он был в какой то мере похож на "Иглу". Но всё же "Игла", по сравнению с ним, была словно принцесса, по сравнению с золушкой.
– Это "Импульс", звездолёт, на котором испытывался этот кибермозг. Корабль также принадлежал секретной лаборатории ЦИВПа, которой и тогда уже руководил Артур Рикст. Не знаю почему, но именно ему был нужен этот самый киберпилот, и он добился в Совете Безопасности разрешения на проведение эксперимента, из области "не вполне разрешённых". В результате этого эксперимента я и появился на свет.
На экране появилось большое и очень светлое помещение, в центре которого, под прозрачным бронеколпаком, висел искрящийся гроздьями кристаллосхем трёхметровый шар большого кибермозга.
– Это ты? - спросил я.
– Нет, это ещё не я, а мой предшественник, хотя я выгляжу практически точно также, на первый взгляд не отличить. Но сейчас я хочу сказать тебе не об этом.
В помещении вдоль стен тянулись разнокалиберные пульты, панели управления и терминалы, за ними сосредоточенно работали два десятка человек в голубых комбинезонах. Но тут отодвинулась в сторону тяжёлая бронированная заслонка двери. В зал вошёл невысокий пожилой человек. Изображение на экране приблизилось и стало хорошо видно его лицо, смуглое, пересечённое морщинами, с коротким ёжиком седых волос.
– Это доктор кибернетики и одновременно генерал Службы Безопасности Джон Райт. Может быть слышал про такого? Хотя вряд ли, операция на Ньюре, которой он руководил, и чуть было не погиб, до сих пор не рассекречена, хотя прошло столько лет. Так вот, он предложил новый вариант решения задачи - использовать принцип полного моделирования. Коротко этот вариант можно сформулировать примерно так: Если пилот-человек может прекрасно вести корабль в Пустоте, нужно: достаточно полно и достоверно смоделировать в одной из параллелей компьютерного интеллекта интеллект человеческий. Это и есть "не вполне разрешённый эксперимент", на проведение которого было получено разрешение Совета Безопасности.
Изображение на экране погасло, и несколько секунд на экране был какой-то бешено меняющийся хаос из разноцветных светящихся пятен. Потом на нём опять появилось изображение того же самого помещения. Сейчас в нём был почти что полумрак, и только один человек. Он стоял, опёршись обеими руками в толстый стеролит бронеколпака, и смотрел на висящий за ним шар кибернетического мозга. Выражение лица этого человека постоянно менялось, быстро и не вполне уловимо. На нём сменяли друг друга: то весёлая улыбка, то хитрый прищур глаз, то лицо становилось серьёзным, то мрачным, то печальным, то вообще каменело неподвижной маской статуи. На вид ему было всего лет восемнадцать, вряд ли больше, но я сразу же понял, что он старше и, намного старше.