Все сразу замолчали, стало оглушительно тихо — так тихо, как никогда не бывает в городе, где всегда есть какие-то звуки — капающая вода в кране, работающий телевизор у соседей, гудящий холодильник на кухне, а здесь, посреди поля, возле загадочной горы тишина была оглушающая, убивающая все звуки. Ни птиц, ни животных, ни порывов ветра не было слышно. Тишину можно было разрезать ножом, об нее можно было уколоться, почувствовать, потрогать ее.
От нее стали неметь уши.
«Еще секунду, — подумала Майя, — и я просто зареву, чтобы хоть как-то разорвать эту тишину».
Но кричать не пришлось, через мгновение из недр Шум-горы послышались звуки: сначала негромкие, но с каждой секундой становившиеся все явственнее и пронзительнее.
Это был шум битвы, шум боя. Но не того боя, что показывают в кино — с танками и самолетами, нет, это была древняя битва — звякание меча о железный щит, ржание раненого коня, свист стрел, шумный топот мчащихся всадников.
Перед глазами Майи, застывшей в недоумении, проносились одна за другой странные картинки. Это было не кино, не магнитофон, все эти звуки доносились из недр Шум-горы.
А вскоре после битвы дети услышали звук церковных колоколов и даже отдаленные звуки церковного хора.
Майя подскочила с травы, зажала уши руками:
— Нет, не может быть! А-а-а-а-а…
Санкт-Петербургский государственный университет. Наши дни
— А-а-а! — вскрикнула, проснувшись, студентка.
— Уважаемая госпожа Виноградова, мне, конечно, жаль, что вам приснился страшный сон, приношу свои извинения, что своей нудной и бестолковой лекцией я нарушил ваш покой и разбудил вас, но прошу в дальнейшем кричать на моих занятиях только с моего письменного разрешения. — Профессор Апраксин спустил очки на кончик носа и внимательно вгляделся в растерянную первокурсницу Виноградову.
Вся аудитория засмеялась, послышались обидные шуточки в сторону Майи.
— Извините, пожалуйста, — пробормотала девушка и, глубоко натянув на голову капюшон толстовки, уставилась в конспект лекции.
— Ну ты, Майка, даешь! Заснуть у самого Апраксина! Ты чем по ночам занимаешься? — Рыжая и курносая, похожая на ощипанную лису, подруга Стешка ткнула Виноградову в бок.
— Ничем не занимаюсь! — Майя была сама ошарашена и тем, что заснула на лекции по любимому предмету, и тем, что сон всколыхнул воспоминания глубокого детства. Она уже и забыла то далекое пыльное лето в гостях у бабушки Мани, выветрились из памяти лица друзей брата, только одно было неизменно — девушка в мельчайших подробностях помнила Шум-гору и яркие и загадочные звуки, раздающиеся из ее недр.
Помнила она, как после такой аудиопрезентации горы она, что есть мочи побежала в сторону деревни, дрожа от страха, как бежал за ней Вовка, просил остановиться, как долго ее потом отпаивали горячим чаем, как хлопотала рядом баба Маня, как в слезах Вовка рассказывал дома о чудной горе.
Что еще больше поразило девочку, так то, что и бабушка, и дед прекрасно знали странности Шум-горы, знали, что внутри похоронен великий воин со своей дружиной, все в золоте и серебре. И что это истинная правда. А великий воин тот — сам Рюрик, первый князь и основатель Древнерусского государства.
То есть там, в недрах Шум-горы, недалеко от Луги, лежит легендарный правитель.
Именно тогда Майя впервые услышала о первом князе, и это произвело на нее такое огромное впечатление, что она, повзрослев, поступила на исторический факультет, постоянно зачитывалась книгами по Древней Руси.
Профессор Апраксин Сергей Юрьевич еще раз внимательно взглянул на Виноградову, неодобрительно покачал седой головой и продолжил увлекательный экскурс в историю.
Речь сегодня шла как раз о Рюрике, может, поэтому и приснился Майе интересный сон, связанный с детскими воспоминаниями.
Апраксин детально разбирал «Повесть временных лет», особое внимание делая на призыв Рюрика новгородцами:
— И решили: «Поищем сами себе князя, иже бы володели нами и рядили по ряду, по праву»… «И пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске». Но на самом деле Синеус и Трувор не были братьями Рюрика. По мнению многих исследователей, имя «Синеус» представляет собой искаженное старо-шведское «свой род», а «Трувор» — «верная дружина». Таким образом, Рюрик приходит княжить не со своими двумя братьями, а со своим родом и верной дружиной. Поэтому многие историки полагают, что Нестор Летописец в написании «Повести временных лет» пользовался более ранними, но пока неизвестными, шведскими источниками, и при этом транскрибировал слова, не переводя.