Энди с сомнением покачал головой, и продолжил.
— Люди, которые сейчас готовят экспедицию на Землю-2 — недооценивают вероятность того, что «Лиам» представляет собой вовсе не то, что они думают. Во многом они недооценивают эту вероятность из-за нас. Мы годами копались у них за спиной в белье тёти Лианны, всё сильнее и сильнее убеждаясь, что с «Лиамом» может быть что-то не так. Но что мы сделали в конце? Мы скормили правлению итоговый отчёт, в который вложили ровно столько информации, сколько нужно, чтобы там не придали этой версии особого значения. Даже Саша, родная дочь Лианны — понятия не имеет, чем мы тут занимались, и какие данные откопали в записях её родной матери. Это как-то неправильно, в конце концов.
— Так дело в том, что тебе неудобно перед твоей кузиной? Это перед той, с которой вы терпеть друг друга не можете?
— Ну, не то чтобы «терпеть не можем». Скорее мы… — Энди замолк, подыскивая подходящее слово. — Впрочем, хрен с ней, с Сашей. Здесь дело не только в ней. Вопрос больше практический, чем этический. Как насчёт того, что экипаж «Пегаса», выйдя из анабиоза, может вообще не обнаружить никакой жизнепригодной планеты? Что, если возомнивший себя космической ласточкой «Лиам» продолжает бороздить неизведанные просторы космоса, а на Землю отправляет липовые данные, руководствуясь соображениями, которые мы пока не способны понять? У них же может не хватить топлива на обратный путь!
Акеми выслушала долгие рассуждения Энди молча. По её лицу невозможно было прочитать всех мыслей, которые в это время мелькали в её голове.
— К чему ты ведёшь, Энди? — наконец спросила она — всё ещё спокойно, но чуть более прохладно, чем обычно.
— К тому, что мы должны поговорить об этом с кем-то из руководства. Если хочешь — я вначале поговорю с Сашей. В конце концов, она имеет к творению своей матери самое прямое отношение. Она сможет поговорить с доктором Купером, старику эта тема тоже очень близка. А уж они найдут способ, как правильно донести это до правления.
— И что тогда? Какой реакции ты от них ждёшь? Конечно, кроме решения немедленно уволить горе-экспертов, которые через 5,5 лет работы неожиданно меняют своё мнение без каких-либо веских причин.
— Признаться, я пока не знаю, — развёл руками Энди.
— Ты же не говоришь о том, чтобы отменить экспедицию? — нахмурилась японка.
— Не знаю. Не думаю, — смешался парень, соглашаясь с абсурдностью столь радикального предложения — Я согласен, всё это нуждается в отдельном обдумывании. Я не готов ничего предложить прямо сейчас.
— Тогда зачем мы вообще говорим об этом?
— Я просто хочу, чтобы те, кто занимаются планированием экспедиции, принимают важные решения — правильно понимали расклад. Вот и всё.
— А тебе не кажется, что ты накрутил себя на ровном месте? Что ты сам не свой просто потому, что никак не привыкнешь к космосу?
Энди решительно отрицательно покачал головой.
— Нет. В смысле — ты права, конечно. Но дело не в этом. Эта мысль возвращается ко мне снова и снова. Слишком много фактов и наблюдений поднимают её на поверхность.
Наблюдая, как с каждым следующим его словом лицо Акеми мрачнеет, он вздохнул. «Неужели действительно нужно было затевать этот чёртов разговор, из-за которого ты можешь навсегда потерять её?!» — сердито спросил он у себя мысленно. — «Неужели нельзя было просто пустить всё на самотёк?!». Может, он и спорол глупость. Но отступать сейчас было бы ещё глупее. А Энди не любил выглядеть глупо.
— Слушай, Акеми, я вижу, что ты недовольна тем, что я говорю всё это. Мне жаль это видеть. Ведь я привык, что мы с тобой обычно на одной волне. И я очень ценю это. Я понимаю, что у вас в «Сайбрексе» может быть свой взгляд на все эти вещи. Может быть, вы там готовы без раздумий рискнуть жизнями, чтобы разгадать тайну «Лиама». Я верю, что и ты лично на это готова, раз записалась в состав экспедиции, прекрасно понимая риски. Я это уважаю. Во многом понимаю. Мне и самому чертовски интересно, что же произошло. До такой степени, что я и сам, может быть, подписался бы на это, даже понимая, чем рискую. Но ведь жизнями будут рисковать многие, в том числе и не чужие мне люди. Они все должны понимать, на что подписываются.
— Хм. А я припоминаю, как ты высокомерно иронизировал над моралистами, «спасающими мир».
— Нет уж, я не моралист, как мой папаша! — тут же открестился от такого предположения Энди. — И терпеть не могу моралистов. Мир — жесток. Никакой справедливости в нём нет. Каждый преследует свои интересы. Я всё это прекрасно понимаю.