Женщина прикрыла лицо бледно- серой тканью, так как завет древних запрещал ей обнажать прекрасные черты чужакам, но сразу же опустила руку и заплакала. Сейчас после пережитого ей вдруг показалось, что сын прав.
13. Тайная вечеря
– Последняя трапеза перед концом! Будь, что будет! – изрекла Люция на небосводе.
Великий Червь присел у ее покрытых мхом и папоротником ног:
– Не забудь омыть их, – дал он совет, глядя на камень ступней.
– И солги, – вмешался Фобос. – Такова жертва и участь грешников.
Светлоокая поникла, но не сбежала от кармы. Червь же захлопнул Ящик Откровений, поглотил собрата и растворился в небытии.
Притча горцев о богах. Чарип Маны, Велес Х.
Зима на Ольхоне, наконец, отступила, и первый весенние растения стали пробиваться сквозь толщу снегов, чтобы получить долгожданные крупицы света и тепла. Река Сивир вскрылась, забурлила, понесла по своим венам прошлогодние льдины. Она как можно скорее хотела избавиться от обездвижившего ее рабства. И весна помогала ей в этом, не могла иначе.
Неровные края льдин хрустели и ломались, крутились в воде волчком, прибивались в заводях к берегам, дабы отдохнуть и набраться терпения перед последним путешествием. Если бы ни дневное светило, они вечность сплавлялись по руслу реки, найдя, в конце концов, пристанище где-то в заболоченной низине с духами жаб и пиявок.
Мархи открыл глаза. Его мутный взгляд уперся в серую перину облаков, медленно плывущих в сторону пика Кайласа.
Пушистая влага почти не меняла формы, оставалась безучастной к потокам ветра, которые гнали ее к вершине божественной горы.
Да, по поверьям там, на Кайласе были ступени к небесным вратам, а за ними жили, наслаждались вечностью пресловутые повелители трех миров: тэнгри и их потомки: ханы и хаты. Ольхон, созданный когда-то первым шаманом, был точной копией тех мест, откуда боги благословляли Срединные миры, и также как они, этот Ольхон имел мост с Вечным Небом.
Под лопаткой Мара заныло, и он поневоле дернул плечом. Раздался всплеск. Ему внезапно стало холодно и мокро.
Что? Вода?
Еще какая!
Вокруг него бурлили, вздымались потоки, обжигая и сковывая каждый сантиметр плоти. Жуткие и опасные, они терзали все, что попадалось на их безумном пути. И Мара. Нет, не так. Это он плыл по горной реке, подобно погибающим льдинам, и сам бросал вызов непокорной стихии, в которой оказался.
Минуты жизни шамана были сочтены. Ни один организм, даже самый выносливый, не справился бы с такими силами природы. А его изможденное тело и подавно.
– Мархи! – раздалось совсем близко.
Мужчина повернул голову разглядеть голосящего человека, но хлебнув жидкого льда, вновь вытянул шею вперед.
– Мархи, я пришла за тобой! – девичий голос с нотками истерики гневился, что ему не отвечают.
– Клубничка? – выдохнул кам и тут же погрузился всем телом в реку.
Боль в спине тут же прошла, чувствовать что-либо кожа отказалась, а рецепторы… А рецепторы решили, что их час настал, и отключились все разом.
Мархи зажмурился, отчего красивое смуглое лицо его покрылось морщинами страданий и превратило юные черты в маску старика.
Белый хранитель. Там, на планете водяных он, наконец, встретил духа, старого знакомца с Земли, но как только из пучин бессознательного показалась хищная морда зверя, сам Мар отключился.
Поговорить не пришлось, а жаль. Весна не дала им надежды на мирное сожитие, она призвала хищника из спячки, однако заставила человека уснуть до тех пор, пока бессмертный ни насытится и ни покажет свою истинную мощь.
Интересно, показал? Этого шаман не помнил. Черные фигуры, отсветы фонаря, разбитые капсулы с мертвыми уродливыми подопытными: на этом память обрывалась. И лишь издалека, из глубин восприятия до него доносились тонкие голоса, пробивающиеся сквозь кисель страстей. В них был и рев ие-кыла, и едва различимая человеческая речь.
На Ольхоне в водяном потоке медведь не показывал себя. Спрятался за обыденной и привычной остальным личиной кама. Он знал, видел черными глазами человека все, что делалось вокруг, однако открывать звериное нутро не торопился. Быть может, его измотали непрерывные скитания по Срединным мирам или он просто-напросто насытился.
Шаман вздрогнул и из последних сил дернул ногами, которые едва ощущал. Времени на размышления о былом у него не осталось, ведь тело охладело настолько, что последние искры разума слились в непрерывный поток белого сияния. Чувства стали угасать. Теперь Мар находился между двумя ступенями бытия. И одной стопой почти опустился на самую нижнюю.