– А ты? – вдруг спросил Ал.
– Что?
– Почему сбежала с Ольхона? Куда?
Щеки рыжей внезапно покраснели, и она почти закричала:
– Н-никуда я не сбегала! М-меня выкрал отец. – Потом спокойнее пояснила: – Оказывается, Путь прятал меня, чтобы получить власть над богами Востока.
– Зачем? Они служат Западу. Мощи у них и так хватает.
Хата капризно подбоченилась. В ее голове не укладывалось, как можно быть настолько глупым и не видеть элементарных вещей. Ну, ничего, скоро все поймут, кто такие эти жалкие людишки, которым дозволено говорить с духами.
– Смеешься? Разве есть во Вселенных сила, способная победить лошадиного бога, тэнгри тьмы?
Ал пожал плечами. Спорить с дочерью небожителя он не планировал.
– Значит, договорились? Работаем в паре?
Клубничка кивнула.
– Жди указаний. Их тебе передаст узут. Он – раб Ата Улана и слышит приказы хозяина через расстояния и время.
– Какая честь. Чего молчал, дохляк? – рыкнул Ал и вытолкнул узута из-под накидки.
Тот грохнулся у ног маленькой богини и, трясясь всем тельцем, стал молить и пощаде и шептать слова восхищения Ата Уланом.
Клубничка сжалилась над паразитом и, опустившись на одно колено, помогла ему встать. Мордочка демонической сущности расправилась от морщин. Расплылась в улыбке на сто сорок мелких клычков-присосок.
– У тебя на хвосте старый медведь. Как ты сможешь помочь, чтоб он не заметил? – обратилась она к Алу перед отбытием.
Продолжать болтовню со старым товарищем по Сургулю ей претило.
Внезапно она услышала ответ, от которого побежали неприятные, липкие мурашки. Оказывается, есть на свете сволочи, куда страшнее вампиров, демонов наваждений и болезней. И имя им – люди. Алчущие и несчастные, униженные и одинокие. Злые, без надежды и веры внутри.
– Убью. Дряхлый маразматик мне не соперник, – спокойно сказал белобрысый шаман и спустя секунду рассмеялся так беззаботно, что в сердце Клубнички похолодело.
Девушка ушла, даже не попрощавшись.
Ал вернулся из воспоминаний и подавил смех, который рвался наружу каждый раз при возникающем образе зеленоглазой богини. Быть может, она будет благосклонней, если кам выполнит обет. А после войдет в пантеон Восточных тэнгри и станет мужем драконши, белым волком Преисподней.
– Сначала приказ выполни, придурок, – ругнулся на себя Удхани и вынул из-за пазухи флакон с бурой жидкостью. Осталось найти чан поваренка и добавить пару капель в ужин путейцев.
Не за горами великое время. И он часть тех, кто творит сии перемены. Герой. Вот кто такой Николас Удхани. Бессмертный герой.
14. Четыре элемента
Хмурые облака надменно плыли гигантскими перьями в вечернем небе. Пирамида Кайласа поднималась над головой непреодолимой преградой. Жестокой, смертельной единицей величия природы.
«Нет, – прервал рожденное в глубине своего сердца недовольство Мархи: – Кайлас – помощник и ступень к бессмертию, но не стена. Его надо ценить, как место силы, как дар богов, что оставили единственную лазейку в свою обитель».
Гора, куда он стремился, миновав лес двойников, была двойником вершины, которая темнела острыми гранями во всех Срединных мирах. Вселенные отличались друг от друга, как день и ночь, огонь и вода, но Кайлас непогрешимо стоял на земной тверди даже там, где след хомосапиенсов растворился в истории, подобно утренней росе в жаркий полдень.
Сутки назад кам не думал восходить на небесный столп, что связывал паутину мирозданий, но теперь, когда от него зависела жизнь почти сотни шаманов, усыпленных в поселке, выбора не оставалось. Точнее, он был, но совсем не подходил Мару. Либо сбежать, прикрываясь запретом духов предков, либо идти напролом с поддержкой одного-единственного, верного до самой его смерти Асая Оциолы.
Улепетывать, поджать медвежьи уши Мархи казалось неподъемным бременем. Этим он подвел бы не братьев, но собственного ие-кыла, который сдавался даже под страхом божественной кары.
Что уж говорить о помощниках и амагяте! Позора не оберешься.
Старик оценил бы его рвение и возрадовался, что воспитал доброго кама. Тимучин смерть как гордился самоотверженными учениками, ценил их выше переговорщиков и воинов. И молодому каму это нравилось. Как вызывает довольство любая похвала старшего, истинного учителя и божества.
«Спасу Сургуль – спасу старика», – поклялся себе парень и упрямо сжал губы.
Секундой спустя он уже переставлял ноги с одного обледенелого выступа на мшистый камень повыше. Хватаясь руками за острые края, подтягивался на очередное плато почти вертикальной каменной стены.