Навстречу, печатая шаг, протопал строй местных хоругвеносцев — без хоругвей, правда, но в форме, неуловимо напоминавшей эсесовскую. Не сбросишь скорость — скажут, что не проявил должного уважения, сбросишь — спросят, куда крадешься. Не просигналишь — решат, что не захотел поприветствовать, просигналишь — обвинят в нарушении спокойствия. Скучно быть победителями, бороться не с кем — приходится искать.
— Ночной дозор, — с уважением заметил Шуйга, но остановиться не решился.
На лице Десницкого при виде хоругвеносцев в который раз не дрогнул ни один мускул.
Про участок и гостиницу спросили на заправке и долго крутили по широким улицам с деревянными домами. Гаденыш плакал тихо и трогательно, даже Шуйга едва его не пожалел, что уж говорить о когнитивном диссонансе Десницкого.
— Я где-то читал, что психика у детей гибкая, вопреки расхожему мнению, — остановившись напротив участка, заметил Шуйга — только чтобы поддержать морально дядю Тора.
— Дело не в психике, — холодно ответил тот.
— Мы не можем помочь всем, прими это как данность.
— Это не значит, что не нужно помогать никому. — Десницкий умел быть правым, и эта его правота противоречила самой себе. — Документы не забудь. Пошли, брат Павел. И не реви, мужчины не плачут.
Шуйга обиженно подумал, что не собирается забывать документы, — файлик с «подорожными» давно лежал на сиденье.
На бетонном крыльце гаденыш повернулся к Десницкому и обхватил его за пояс, прижавшись лицом к животу:
— Не отдавай меня, ну пожалуйста, не отдавай! Возьми меня с собой!
Десницкий снова присел на корточки, потрепал попёнка по рыжим волосам и твердо сказал:
— Я не могу. Мне нельзя забирать детей из приюта. Прости.
В участке на одного полицейского в форме приходилось по пять хоругвеносцев и примерно по три казака.
— Что они здесь делают? — тихо спросил Десницкий. Не удивленно, нет — в самом деле хотел узнать.
— Тусят, — пожал плечами Шуйга и добавил, оглядываясь: — Я хотел сказать: несут дозор. «У меня в душе Жар-птица и тоска по государю»…
Видимо, в их лицах было что-то такое, чужеродное здесь, потому что документы потребовали сразу же, на входе, из будки дежурного. Шуйга сунул в окошко синие паспорта и долго пропихивал туда файлик с «подорожными». Господин полицейский предпенсионного возраста внимательно просмотрел разрешение на выезд, а потом спросил:
— Откуда следуете?
Нет, все же чистую правду говорят о том, почему они всегда ходят парами: один умеет читать, а другой — писать. Этот, видимо, умел писать, потому что раскрыл журнал и правильно взял ручку.
— Резервация ЗАТО «Наукоград-23», — честно ответил Шуйга.
— Куда? — не поднимая головы бросил господин полицейский следующий вопрос.
— Резервация УНК «Ораниенбаум-70».
Услышав же фамилию «Десницкий», он все-таки поднял глаза и спросил:
— Еврей, что ли?
Сидевшие неподалеку дозорные смолкли и повернули головы на «ресепшен».
Менее всего Десницкий походил на еврея, гораздо больше напоминал Илью Муромца.
— Десницкий — это старинная семинарская фамилия, — пояснил Шуйга, стараясь, чтобы сироп в его голосе не приняли за вызов.
— А зачем тогда паспорт синий?
— Так… это… вероисповедание… — замялся Шуйга.
— Атеизм придумали евреи, чтобы в паспорте не писать «иудей», — твердо сказал господин полицейский — как припечатал. — Цель выезда из резервации?
Шуйга побаивался отвечать на этот вопрос: скажи иначе, чем указано в «подорожных», — обвинят в обмане; скажи, как записано, — будет выглядеть оскорблением. И не религиозных чувств вовсе, а гордости за умение писать.
— Проведение наземных испытаний многоканального сканирующего устройства среднего разрешения с конической разверткой, — кротко выговорил Шуйга, не уточняя прочих характеристик прибора, которые требовалось указывать в «подорожных».
Он ошибся: господин полицейский дежурный вовсе не оскорбился — удивленно приоткрыл рот и переспросил:
— А это чё такое?
— Это для спутников, погоду определять, — мягко пояснил Десницкий. Пожалуй, Шуйга бы не сумел сказать так коротко, емко и понятно. И без высокомерия…
Дежурный с восторженной улыбкой покачал головой, и с его лица исчезло презрение к обладателям синих паспортов — наверное, в детстве он хотел быть космонавтом.
Побои, нанесенные воспитаннику приюта, не взволновали представителя детской комнаты — госпожу полицейскую. Или госпожу полицейского? Как ни поверни, выходило очень и очень двусмысленно, а потому Шуйга избегал обращений. Госпожа была мордастой бабой и походила на Илью Муромца даже больше, чем Десницкий. Вместе с портретом регента над ее столом висел лик Христа, а многочисленные полки с документами были заставлены многочисленными же иконами. Шуйгу так и подмывало спросить: «Наверное, опасная у вас работа?»