Им на смену явились машины, груженные людьми и имуществом. Люди соскакивали с площадок и входили в ворота с оглядкой, точно шли на разведку. Через некоторое время они появлялись снова, окликали женщин, сидевших на вещах, шумливо принимались за разгрузку.
— Полюбуйтесь на ваш справедливый порядок, — громко сказал старик. — Полюбуйтесь на него: вот он весь перед вами…
Это была картина принудительного вселения. Многие из стоявших в очереди, занимавшие площадь больше декретной, сами ждали к себе подобных же гостей и с мрачным интересом наблюдали их прибытие.
— Этот дом принадлежит Вамбергу, — сказал старик, — миллионеру и филантропу. Знаменитые ночлежные дома Вамберга основаны им. Две трети его состояния ушли на это дело. В этих домах бесприютный человек получал максимум того, что можно получить за его гроши. При новой власти он не бежал за Альпы, ссылаясь на две трети состояния, которые он отдал добровольно. Он не знал, с кем имеет дело. Ему ответили, что, если б он своевременно отдал все три трети, то с ним был бы другой разговор, и отвели ему койку в одном из основанных им домов. Вот как обошлись с человеком, который делал только добро и верил в людскую благодарность.
Старик говорил с негодованием. Между тем дома Вамберга были известны в городе с другой стороны.
— Говорят, что он основал их лишь для того, — заметил Цербст, — чтобы иметь наготове штрейкбрехеров во время забастовок на его предприятиях. Если ночлежник не хотел быть штрейкбрехером, его выбрасывали на улицу и портили ему документы. Убытки от забастовок стоили бы ему больше, чем суммы, истраченные на постройку домов.
— Так пишут в газетах, — презрительно сказал старик.
— Стоит ли этому верить?
— Во всяком случае, — продолжал Цербст, — с ним обходятся лучше, чем он обходился со своими клиентами. Он выметал их на улицу в семь с половиной утра, чтобы они не приучались к праздности. При новом порядке он может целый день находиться под крышей, нюхать лизоль и лежать на гигиенической железной сетке, систему которой он сам же и придумал…
— Вам известны такие подробности о домах Вамберга, — заметил старик, — что можно подумать, будто они вам знакомы по опыту.
— Да, знакомы, — ответил Цербст с вызовом.
За всю жизнь ему случилось провести у Вамберга три ночи, но сейчас он чувствовал себя профессиональным бесприютным, придавленным и злым.
— Так или иначе, — продолжал старик, поворачиваясь к другим слушателям, — Вамберг ограблен дочиста. Сейчас из его дома вывозят статуи и редкости. В дом приехали новые жильцы. Они привезли с собой детей, корыта и кухонный чад. Вы видели, какой воровской походкой они входили в дом: они понимали, что участвуют в плохом деле. Если бы они были умнее, они не входили бы туда совсем. Потому что именно им придется расплачиваться за преступления тех, кто послал их туда. И не успеют они испакостить как следует вамберговские ковры, как их вышвырнут оттуда вместе с их запахом и кастрюлями…
Цербст, мучимый голодом, молчал, чтобы не наговорить дерзостей; Эккерт снова смотрел в сторону. Седой длинноволосый человек, до тех пор молчавший, один отозвался на слова старика.
— Не могу разделить вашей уверенности, — сказал он ему, смягчая противоречие улыбкой. — Думаю, что вамберговские ковры все-таки основательно пострадают.
— Вопрос нескольких дней… — сухо отозвался старик.
Длинноволосый человек еще раз улыбнулся.
— Я по рождению русский, — пояснил он потом, — и я уже видел сцены, подобные только что происшедшей. Такие же автомобили увозили из дворцов упакованные ящики, и такие же люди в хлебных очередях говорили, что это вопрос нескольких дней. Я был против насилия и не одобрял происходящего. Когда-то мне пришлось ответить в анкете на один вопрос: «Признаете ли вы нас как факт или как фактор исторического развития?» Я ответил: «Вы — факт, этого нельзя отрицать, но конечно вы не фактор исторического развития». Помню, что это отразилось на величине моего пайка, а затем я предпочел вообще покинуть страну. Я считал насилие ошибкой, оскорблением действительного исторического процесса. Я и теперь думаю так же. Но вот несколько недель назад мне снова пришлось заполнять анкету, и там в другой форме я увидел все тот же вопрос: «Признаете ли вы нас как факт или как фактор исторического развития?» Вопрос догнал меня через сорок лет, седого и в другой стране, и у меня уже не хватает уверенности, чтобы ответить на него отрицательно. Кто знает, может быть в истории действительно есть законы, которые я проглядел. Иначе чем объяснить повторяемость одних и тех же явлений?..