— Алло, алло, алло! — кричал голос. — Происходит грабеж в доме Хуана Ривара, Пассаквеколли, норд-вест. Все на помощь! Просьба не полениться сообщить полиции, что в доме Хуана Ривара, Пассаквеколли, норд-вест, происходит грабеж. Долг каждого помогать соседу. Не откажите дать знать полиции, что грабеж происходит в доме Хуана Ривара…
Деб вышиб контакт, и Хуан Ривар перестал кричать. Этот гражданин был мертв и разлагался в станционном сарае и все-таки успел накричать достаточно, чтобы его призывы, повторенные рупорами на площадях, причинили друзьям затруднения.
В обычное время такой случай заставил бы их бросить работу и спешно удалиться. Но сегодня в этом не было необходимости. Город был еще пуст, и едва ли кто слышал призывы Ривара.
Тарт вернулся в угловую комнату, где в камине тлело его платье. Требовалось подождать. Он снова проглядел фотографии, еще раз прочел записку о типе, который шатается вокруг дома и напоминает Ривару обстоятельства какой-то его встречи.
Грязные тетради, которых он прежде не заметил, лежали на дне ящика. Два одинаковых печатных списка городов мира. Они назывались «Мои города» и «Города Анны» и были исчерканы по-разному. Тарт отыскал в списках свой родной город. В «Моих городах» он стоял нетронутым, в «Городах Анны» был зачеркнут.
Старая фотография выпала из «Моих городов». Девочка четырнадцати лет, в грубом платье, с цыганскими глазами и искривленным профилем. В ее лице был напор, и не было беспокойства о красоте. Последняя женщина Ривара неплохо начинала свою карьеру.
В самом дальнем углу ящика Тарт нащупал коробку. Он вытащил ее на свет именно потому, что она была далеко запрятана. В ней лежали восковые пластины, изрезанные по форме плоских ключей. Это была принадлежность взлома и она хранилась в столе последней женщины. Странно, что с этого момента она стала казаться более интересной. Он взял пластинки и понес их друзьям.
Друзьям не везло. Деб с торжеством распахнул первую дверь, но Хуан Ривар испортил торжество, еще раз подняв вопль. Это была вторая линия укреплений, защищаемая им, а за ней могли оказаться еще третья и четвертая. Между тем в городе уже появились люди.
Деб был разозлен. Несколькими ударами он сплющил автофон и, даже добившись молчания, продолжал колотить его, ругаясь и задыхаясь.
— Стой! — остановил его Крез. — Ты похож на собаку, которая поскользнулась и лает на скользкое место…
Друзья были стеснены временем. Модели Тарта спасали их. Крез принял их без слов, поблагодарив взглядом. Они освобождали Деба от многих ненужных экспериментов, и пока Деб одолевал очередное отверстие, Крез на походном станке вырезывал для него следующие номера.
Им было не до расспросов. И если б Тарт рассказал им, что уже до них к этим отверстиям протягивались чьи-то руки, — руки неторопливые и хорошо вооруженные, — они все равно не отошли бы от шкафа. Они должны были одолеть его до конца.
В кабинете Ривара Тарт подошел к ящику с копиями диктограмм и пропустил через аппарат последние из них. Голос был знакомый, тот самый, который кричал из шкафа. Распоряжения касались эвакуации, вагонов с грузами, банковых переводов. Тарт пропускал подробности, но следил: когда и откуда распоряжения отдавались, и каждая новая копия подтверждала неприятный для друзей факт: Хуан Ривар распоряжался из своего кабинета в Пассаквеколли в день, предшествовавший проходу колеса.
Он был в этот день дома и мог вывезти оттуда все, что ему было надо.
И все-таки, если за час до прохода колеса он, рискуя жизнью, рвался в Пассаквеколли, то это значило, что он забыл там что-то очень важное. Что он забыл там?
Дверца шкафа начиналась на вершок от полу и была высотой в человеческий рост. Это был не шкаф, а темная стальная комната, в которую человек входил не сгибаясь и свободно поворачиваясь между полками.
Деб распахнул последнюю дверь. Эти моменты в его жизни были считаны. Они волновали его. После них ему требовалось отдохнуть, и только тогда у него появлялся интерес к добыче, ради которой он старался. Крез вошел внутрь и осветил фонарем верхние полки. Они были пусты. Пустым был и второй ряд. Он согнулся и пустил луч по полу. И сейчас же, не разгибаясь, попятился задом и выскочил наружу.
— Что за черт!..
И не столько разочарование, сколько брезгливость и страх были на его лице. Существовали вещи, которых он не переносил.
Тарт взял из его рук фонарь и заглянул под полки. Справа мужские ноги высовывались из-под ковра, щуплые и неподвижные. Слева лежала женщина, скорченная, прижавшись к стене, точно труп давил ее. Несколько плоских металлических ключей, брошенных с размаха, лежали между ними на полу.