— Итого, — подсчитал Ормон, — менее десяти процентов к общему числу?
— Отсюда вы видите, как много значения в нашем деле имеют попутчики. Для настоящих самоубийц наш способ дороговат. Кинуться с моста в воду все-таки дешевле. Десять процентов — самое большее, на что мы можем рассчитывать.
— Между тем, я видел столько лиц, отмеченных ожиданием конца. Когда эти лица поворачивались к экранам, на них появлялись странные улыбки. Мне эти улыбки казались потусторонними.
— Это была боязнь пропустить момент и оказаться захлопнутым в ловушку. Потому-то они и не пьют вина.
Ормон вспомнил клиента № 807, его цветущее лицо, его измученные глаза.
— Есть персонажи, которых я не могу понять даже после ваших объяснений. Я говорил с № 807. Он не хитрит, когда говорит о своем намерении умереть, и в то же время у него нет никакой охоты умирать. Он славит жизнь.
— Мы можем узнать, в чем у него дело, — сказал Флийс.
Он открыл регистратор и из ящика девятой сотни достал карточку 807.
— Молодой человек, лет двадцати двух. Фамилия не сообщена, но оставлено письмо на имя Елены Одд в Карабоне.
— Любовь? — предположил Ормон, прищурясь.
Флийс посмотрел письмо на свет, достал зубчатое колесико, смочил его в растворе и правел по шву конверта.
— Я отвечаю за корреспонденцию «Стикса», — сказал он, заметив удивление Ормона, — и имею право контроля.
Догадка Ормона не подтвердилась. Елена Одд должна была служить лишь передаточной инстанцией. В конверте с ее именем был другой конверт с адресом местной организации революционной молодежи. Флийс, морщась, прочел этот адрес, вскрыл письмо, просмотрел его и передал Ормону.
Это были прощальные строки человека, обвиненного в предательстве. По-видимому, обвинение было доказано. В списке провокаторов, выкраденном из полиции, действительно имелась его фамилия и почерк на расписках в получении денег совпадал с его почерком. Он утверждал, что его именем пользовался другой, и так как у него не было никаких данных, чтобы подтвердить свои слова, он надеялся, что товарищи поверят его предсмертному письму. Его смерть кроме того должна была заставить товарищей не успокаиваться и продолжать поиски, пока настоящий предатель не будет найден.
— Наивно, но может иметь успех, — сказал Флийс, снова заклеивая конверт. — Парень переедет на запад и выдаст еще десяток-другой дураков.
— Не думаю, — ответил Ормон. — Он не похож на предателя. По-видимому, дело обстоит именно так, как он пишет.
— В самом деле? — насторожился Флийс.
Он подумал, повертел в руках конверт и, с неожиданной брезгливостью, разорвал его.
— Пусть они сами разбираются в этом деле. «Стикс» не может иметь отношения к их дрязгам.
— И значит, № 807 погибнет напрасно? — спросил Ормон.
— Он не погибнет… — отмахнулся Флийс.
— Но вы дадите знать клиенту, что его пакет уничтожен?
— Зачем?
Ормон промолчал, решив, что он еще раз подымется в салон третьего класса и разыщет мнимого провокатора.
— А кто такой № 306? — спросил он, вспомнив лысого веселого человека, который помогал тащить его в уборную.
— Репортер, — ответил Флийс, после справки. — Он уже третий раз приезжает погибать в «Стикс». Приходил жаловаться на однообразие материала. По сравнению с прошлым ничего нового.
Флийса вызвали в соседнюю комнату. К нему пришли посетители. Ормон через дверь увидел клиента № 641 и женщину, к которой он не решался подойти. Они явились, чтобы возвратить жетоны, уничтожить пакеты и просить автомобиль для немедленного отъезда. У них был сконфуженный вид и желание бежать из «Стикса» как можно скорее.
Неожиданные браки предусматривались практикой «Стикса», и для них в конторе были припасены букеты. Один из них Флийс преподнес воскресшей чете. Для разговоров с клиентами у Флийса был особенный тон. Он превращался в филантропа, мудрого знатока сердец. Ормон не подозревал, какие теплые и слезливые ноты были в запасе у этого универсального гробовщика, работавшего без могил и гробов.