Первый раз он пришел в себя в штабной землянке «Быстроходного Гейнца» – командира танковой группы вермахта по фамилии Гудериан, после успешной операции во Франции ставшего генерал-полковником.
Гейнц-Вильгельм угостил «коллегу» коньяком, ароматной американской сигарой и задал, на правах победителя, всего два вопроса.
Первый:
– Когда вы заметили у себя в тылу приближение моих танков?
– Восьмого сентября, – честно признался пленник.
Второй:
– Почему после этого не оставили Киев?
– Мы получили приказ отойти на восток и уже были готовы выполнить его, но затем последовало другое распоряжение, отменявшее предыдущее и требовавшее оборонять Киев до конца. Как шутили тогда (да и сейчас шутят!) в наших войсках: «Не спеши выполнять приказание, ибо оно может быть отменено…»
С тех пор прошло несколько месяцев, в течение которых его здоровье усердно старались поправить опытные немецкие врачи. Зачем? Зачем?
– Цу штэллен зих!
По-русски это означало «Встать!»
Генерал неплохо понимал язык, на котором была отдана команда, но не соизволил даже пошелохнуться.
Кто может приказывать ему – советскому полководцу? Разве что нарком обороны или Верховный главнокомандующий!
Ни того, ни другого сейчас рядом нет.
А те двое, что сейчас склонились над ним, – представители иной, вражеской армии. Их надо уничтожать, а не повиноваться!
– Цу штэллен зих! – повторил длинный, рано начавший седеть капитан, к которому пленник успел мысленно прилепить прозвище Шпала.
– Я немецкий не учу, потому что не хочу. И зачем в Стране советской изучать язык немецкий? – насмешливо процитировал вслух довоенную детскую песенку пленный русский командарм.
– Цу штэллен зих!
– Успокойтесь, Эгон. Я буду разговаривать с господином Потаповым на его родном языке, – улыбнулся спутник Шпалы – уже немолодой офицер с крючковатым носом. – Разрешите представиться, барон фон Ренне, полковник Генштаба.
– Слыхал, – улыбнулся Потапов, всегда лояльно относившийся к представителям одной с ним профессии, какую бы армию они ни представляли. Военные – не каратели, не гестаповцы и не энкавэдэшники, которых можно без раздумий посылать на три веселых буквы, а то и дальше.
– Вот и славно. Как чувствуете себя?
– Прекрасно. Германские эскулапы – выше всяких похвал. Они сделали все возможное и невозможное, чтобы поставить меня на ноги.
– Сам фюрер выделил вас из списка и дал соответствующие указания.
– Данке шен.
– О, вы разговариваете по-немецки?
– Чуть-чуть. Не так свободно, как вы по-русски.
– Просто мои предки жили в Курляндии, – скромно потупил взор полковник.
– Понимаю, господин…
– Зовите меня просто – Алексис. Или, если угодно, Алексей…
– Спасибо. Миша, – издевательски протянул руку Потапов. С чувством юмора у него всегда было неплохо.
– Выпить желаете-с?
– Не откажусь.
Фон Ренне открутил колпачок с модной английской фляги и плеснул в него немного бурой жидкости, вид которой поначалу немного смутил бравого советского генерала.
– Это кальвадос. Настоящий. Из Нормандиии, – поспешно заверил полковник. – Ну, за победу?
– За нашу победу, – уточнил Потапов.
Знакомство с Жуковым
Белорусская ССР.
Начало мая 1937 года
Командир 4-й Донской казачьей дивизии Георгий Константинович Жуков в своем кабинете ожидал прибытия молодого, но уже достаточно опытного командира, недавно успешно закончившего Военную академию механизации и моторизации РККА.
Тот прибыл в часть точно в назначенное время, чем заслужил мысленную похвалу генерала, более остальных качеств ценившего в подчиненных пунктуальность.
– Разрешите?
– Да-да, пожалуйста.
– Майор Потапов для дальнейшего прохождения службы прибыл!
– Здравствуйте, Михаил Иванович.
– Здравия желаю!
– Поздравляю вас с назначением в нашу кавалерийскую дивизию и с прибытием в геройский город Слуцк, – Георгий Константинович поднялся со своего места и протянул гостю крепкую мозолистую ладонь. – Присядьте, пожалуйста.
– Спасибо. Я постою.
– Оказывается, Михаил Иванович, мы с вами земляки?!