Эйриэн закрыла глаза, стараясь не расплакаться. Ведь свобода — пьянящая, манящая, вечная — была так близка, и теперь она ускользала, как мелкий песок из сомкнутых пальцев. Но вернуться назад, признать себя побежденной — так ли это легко, как пережить осознание чьей-то смерти по твоей милости?
Нет! Королева вернется, и она вернется победительницей.
Ее величество решительно подошла к люльке.
И тут вся решимость покинула ее — маленькое розовое человеческое создание протянуло к ней свои крошечные пухлые ручки и улыбнулось. Девушка вздохнула, аккуратно вытащила из-под младенца тряпку подлиннее и обвязала ее вокруг плеча и шеи, чтобы удобнее было нести свою ношу. Прижав ребенка к себе, положила ему на лоб ладонь и прочла успокаивающее заклинание. Мягкий свет из пальцев окутал новорожденную, и та через несколько мгновений засопела, наивно улыбаясь своим детским незамысловатым снам.
Напоследок Эйриэн сделала то, что посчитала нужным, — сняла кольца с пальцев мужчины и женщины: должно же у ее преемницы остаться хоть что-то на память о родителях.
Уже сидя на Серебрянке, эльфийка запустила огненное заклинание в лачугу, отдавая дань уважения тем, кто когда-то в ней жил. Пусть представители расы лета и хоронили своих умерших в земле, раса весны предавала их всеочищающему пламени. К тому же копать могилы у девушки не было ни времени, ни желания.
Огонь весело затрещал внутри помещения, облизывая длинными красными языками все, что могло гореть. Затем переметнулся на крышу и, поедая строение, довольно урчал, как наевшееся сытое животное. Искры стайками красных светляков улетали в пронзительно-синее небо и таяли в нем воспоминаниями об ушедших — магическое пламя не давало копоти.
Лошадь нервно перебирала с ноги на ногу под наездницей и время от времени жалобно ржала — ее пугал огромный огненный факел, в который превратился дом. Эйриэн дождалась того момента, когда от строения остались одни тлеющие головешки, погасила остатки жара движением ладони и с чувством выполненного долга отправилась в обратный путь. Он оказался легче и быстрее, чем она предполагала.
По дороге попадалось множество обозов, направляющихся в приграничный Майн, в которых ехали сердобольные селянки, жалеющие молодого лорда, спасающего крохотную сестренку от болезни. Эйриэн придумала эту легенду, чтобы избавиться от лишних и ненужных расспросов. Для пущей правдивости она натянула свой красный бархатный берет аж по самые мочки ушей и забрала под него волосы так, чтобы ни одна прядка случайно не выбилась.
Через пару боев[9] путешествия случилась первая неожиданность: королева вдруг почувствовала, что пеленки да и ее замшевый камзол вдруг ни с того ни с сего стали мокрыми. Две селянки-хохотушки, которые шли рядом, прыснули от смеха, заметив недоуменно-растерянное выражение на ее лице. Когда Эйриэн объяснила, в чем дело, она думала, что они умрут от хохота. Ей вообще казалось странным, как можно веселиться, когда вокруг творится такое. Но девушки оказались из добрых: поменяли пеленки и научили, как это делать самой. Так что в следующий раз ее величество была готова ко всякого рода неожиданностям.
Беженцы помогали кто чем мог: кто кусок хлеба отрежет, кто кружку молока парного нальет, кто ягодами свежесобранными угостит. Девушка давилась их угощениями и обещала самой себе, что никогда-никогда больше не допустит, чтобы в Эсилии был голод. Эти милые и хорошие люди должны жить в своих деревеньках и городишках, и им не придется никуда бежать от чумы и других напастей. Она клятвенно обещала себе, что впредь всегда будет предупреждать королевский совет о неурожайных годах и никогда больше не будет бренчать похабные песни на собраниях.
Как-то раз к Эйриэн подбежала маленькая девочка лет шести, сунула что-то теплое и мягкое в руку и убежала. Это оказалась обычная тряпичная кукла, какие крестьянки шили своим детям: с телом из грубого полотна розового цвета, в платье из более дорогих лоскутков, с волосами из конского волоса и лицом, разрисованным углем. Кукла улыбалась глупой наивной угольной улыбкой, и малышка не испугалась ее, а, наоборот, даже улыбнулась в ответ, протянула свои розовые, как тельце куклы, ручки, вцепилась в подарок, и если его забирали, начинала плакать. Ту девочку королева больше никогда не встречала.
А перед сном возле общего костра начинались одни и те же разговоры, хотя компании, в которых девушка останавливалась на ночлег, каждый раз были новые.
«Эх, голод этот проклятущий, да еще напасть из-за границ, не к ночи будет помянута», — обязательно начинал кто-нибудь. «Да, — подхватывал следующий, — все эта… королева. Нечего ребенку страной-то править, мала еще эльфиечка наша». «Да нет, это не она, — вступался кто-нибудь, — эльфы всегда хорошо правили. Вот, поверьте мне, не королева за всеми нашими бедами стоит, а советники ее, точно вам говорю. Она еще не выросла, конечно, вот они и дурят ей голову, законы вместо нее составляют, а ей только подписывать дают. Вот, помяните мое слово, наша королева вырастет — она им еще такого покажет!» «Точно, точно, — соглашались все вокруг, — это советники. Никто не может сделать худшего зла человеку, чем другой человек».
«Нет! Неправда! — хотелось крикнуть Эйриэн. — Они не желают вам зла! Никто из них не желает вам зла, особенно Николо. Он все пытался исправить, он хороший, он очень хороший. Вы просто его не знаете! Это я одна, только я во всем виновата. Во всем, что с вами сейчас происходит. Это меня вы должны ругать и винить». Но она конечно же благоразумно молчала. Только по ночам ворочалась с боку на бок, прислушиваясь к сопению своего найденыша и беспокойному дыханию спящих.
Угрызения совести были, пожалуй, самой большой неприятностью в пути.
Лишь однажды вечером на тракте ее попытались остановить. Разбойников было пятеро: двое вышли на дорогу и попытались схватить Серебрянку за узду, двое стояли по обочинам. И еще один сидел с взведенным арбалетом в кустах. Эйриэн почуяла их еще раньше, чем увидела. Она так разозлилась, что, не задумываясь, ударила магической плетью им по коленям. Трое с воплями свалились сразу же: заклинание раздробило им кости ног. Одному повезло меньше остальных: пытаясь схватить норовистую лошадку, он повалился на землю. Заклинание настигло его в тот момент, когда он собирался подняться. Человеческий череп сразу же превратился в мелкое крошево, обтянутое кожей, так же, как и большинство костей туловища. Эльфийка зажмурилась, чтобы не видеть ужасающие результаты своего колдовства. Пока обезумевшие от боли разбойники пытались сообразить, что же на самом деле произошло, послушная Серебрянка уже ускакала прочь от злосчастного места. Позади себя королева услышала шорох в траве — арбалетчик со всех ног бежал прочь от колдуньи.
При въезде в Майн Эйриэн крепко задумалась, как же ей попасть во дворец градоправителя. Если просто подъехать к воротам и назваться, ее поднимут на смех и не поверят. Если применить магическую силу (а ей сейчас очень этого хотелось), то численный перевес будет на стороне противника. Эльфийская магия, безусловно, сильнее, но в городской башне находится не меньше восьми магов. И пять из них — боевых. Можно попробовать ударить их магической плетью, но если кто-то успеет выкрикнуть контрзаклинание, то тогда уже сильно не поздоровится самой королеве. А королева нужна живой, так же, как и боевые маги — первые защитники Эсилии. А на помощь магам обязательно прибегут караульные солдаты. Вот они-то уж точно не будут разбираться, что к чему: сначала зарубят, а только потом будут думать, что дальше делать.
Девушка направила свою лошадь вдоль ограды дворца, в котором проживал Дмитро ёль ен Роал, нынешний градоправитель, размышляя, как же правильнее поступить, и надеясь лишь на то, что судьба сама подскажет верное решение. Серебрянка как вкопанная остановилась возле ворот перед входом в особняк. Охранники смерили лошадь и ее наездницу презрительными взглядами. Эйриэн достала серебряную монетку и стала вертеть ее в руках. Взгляды гвардейцев сразу же стали куда заинтересованнее. Эльфийка подбросила сельб[10] в воздух, и он засверкал, переворачиваясь гранями под лучами солнца. Гвардейцы заворожено проследили за полетом монетки, за тем, как она упала в руку девушки, и их глаза засветились не хуже, чем металл под солнцем. Королева кинула серебряный одному из солдат со словами: