Лишь последние несколько миль дозоров поубавилось, и объяснялось это, как вскоре поняли оба, тем, что теперь они шли по местам, в которых хозяйничали разъезды викингов. Обойти их легче, но зато встреча с ними еще более опасна. Раз они заметили под сенью небольшой рощи застывших в безмолвии мужчин — человек пятьдесят, все верхом, все при оружии, на плечи закинуты огромные топорища; будто серые маковки лесных колючек, ощетинились боевые пики. Их и видать издалека, да и уйти нетрудно. Но только чтобы отбиться от них или заставить убраться восвояси, англичанам придется собрать целую армию. А деревенским дозорам лучше сюда не соваться.
И то были люди, милосердию которых они готовились довериться! Теперь все казалось сложнее, чем несколько дней назад в Эмнете. Поначалу у Шефа зародилось смутное желание явиться в лагерь и объявить, что он и есть сын Сигварда. Была, однако, слишком большая вероятность того, что он будет узнан даже после столь недолгой встречи, что была у него с отцом. Какая же злая судьба свела его в бою с единственным человеком во всем лагере, который мог бы принять их с миром! И вот теперь именно встречи с Сигвардом они должны избежать любым способом.
Примут ли викинги пополнение? У Шефа ныло сердце от предчувствия, что для этого потребуется нечто большее, чем решимость и меч собственной заточки. От положения рабов они, правда, не должны отказаться. И вновь у него защемило сердце. Сам-то он, пожалуй, еще сгодится как работник или гребец в какой-нибудь заморской стране. Но Ханд… Его достоинства в глаза не бросаются. Захотят ли викинги отпустить его, как рыбешку, из которой ухи не сваришь? Или они найдут еще более легкий способ избавиться от лишней обузы? Прошлым вечером, когда они впервые разглядели очертания лагеря, от зорких глаз юношей не укрылась процессия, вышедшая за ворота лагеря. Воины вырыли яму, подкатили скрипучую телегу и бесцеремонно вывалили вниз с дюжину тел. В пиратском лагере люди мрут как мухи.
Шеф вздохнул.
— За день ничего не изменилось… Но рано или поздно нам придется сдвинуться с этого места.
Ханд схватил его за плечо.
— Тихо. Послушай… Ты разве ничего не слышишь?
Юноши завертели головами. Откуда-то издалека нарастал гул. Голоса. Пение. Наконец они поняли, что звук доносится с другой стороны небольшой возвышенности, ярдах в ста по их левую руку, где заливные луга постепенно смешивались с диким выгоном.
— Похоже на пение монахов из монастыря в Эли, — пробормотал Шеф. Дурацкая мысль. Монахов и священников теперь и за двадцать миль отсюда не сыщешь.
— Ну что, посмотрим? — спросил шепотом Ханд.
Вместо ответа Шеф медленно, с опаской пополз в сторону, откуда горланили зычные голоса. В этих местах никого, кроме язычников, быть не может. А все же повстречать их в маленькой компании может оказаться безопаснее, чем явиться на глаза целой Армии. Перед тем как просто встать и зашагать по открытому полю, лучше попытать еще одну возможность.
Они уже одолели с быстротой ящериц половину расстояния, когда Ханд надавил Шефу на запястье. Не проронив ни слова, он указал на пологий склон возвышенности. Там, в двадцати ярдах от них, под раскидистым старым боярышником, неподвижно застыл человек, что-то внимательно высматривавший у себя под ногами. Он опирался на огромный топор в две трети собственного роста. Здоровенный детина с мясистой шеей, широкий и костью, и телом.
Во всяком случае, на заправского бегуна он не похож. А если он стоит в карауле, то и место выбрал себе далеко не лучшее. Юные англичане переглянулись. Викинги, знамо дело, великие мореходы. Но по части проворности им еще многому надо учиться.
Подобно змее, прошнырнул Шеф мимо часового, пронесся через кустики папоротника и кинулся в заросли дрока. Ханд не отставал от него ни на шаг. Тем временем пение впереди оборвалось, сменившись чьим-то говором. Но то была не простая речь. Скорее заклинание… Проповедь… Неужели есть среди язычников такие, кто втайне исповедуют христианство? Шефа разбирало любопытство.
Подкравшись еще на несколько ярдов, он тихонько раздвинул стебли папоротника. Внизу, окруженная со всех сторон лесом, лежала небольшая лощина. На ней-то, образуя круг с неровными краями, и сидят сорок, а то и пятьдесят мужчин. При всех мечи и топоры, хотя пики воткнуты в землю, щиты прислонены к спинам. Они сидят внутри окружности, очерченной с помощью дюжины пик и протянутой между ними веревки, с которой свободно свисают гроздья рябины, известной в Англии как быстроцвет, и сейчас, осенью, особенно поражающей своим великолепием. В центре огороженного пространства, бросая блики на лица мужчин, горит костер. Рядом с ним наконечником вверх воткнуто в землю копье. Отливает серебром древко.