Стараясь не измениться в лице, Шеф извлек меч из полинялых кожаных ножен. С недоверчивым выражением Эдрик повертел его в руках.
— А выглядит как топорик садовника, — пробурчал он. —
Или как тесак рубщика камыша. На оружие это не похоже. Не пойму, как об него викинг себе меч расколол.
— Это — добрый клинок, — объяснил Шеф. — .Может, даже лучший в Эмнете. Я сделал его сам. Выковал его из полосок разных металлов. В основном это полоски из мягкого железа. Я выплавил их из крицы, которую привозят нам с юга. Но есть тут и слои твердой стали. Тан из Марча дал мне когда-то отличные наконечники от копий в уплату за одну работу. Я расплавил их, выковал из них полосы, а потом скрутил железные и стальные полосы и из этого выковал себе клинок. Железо придает лезвию гибкость, а сталь — силу. К одной стороне клинка, которая должна рубить, я приварил лезвие из самой твердой стали, какую мне удалось разыскать. На всю работу от начала до конца мне пришлось потратить всего четыре мешка с углем.
— И после такой работы клинок у тебя получился коротким, да и заточен он с одного только краю. Словно это и впрямь тесак, а не оружие. Сделал простую рукоять из бычьей кости, а покрыть ее навершием не догадался. Оставишь меч в сырости без ножен, и он у тебя заржавеет.
Шеф лишь пожал плечами.
— Если я вздумаю показаться на глаза людям Эмнета с оружием воина, у которого будет сияющее лезвие со змеиным орнаментом, я с ним быстренько расстанусь. А ржавчина на лезвии только помогает скрыть цвет металла. Я слежу за тем, чтоб она его не слишком разъедала.
— Ты мне напомнил о втором вопросе, который я собирался тебе задать. Молодой тан сказал, что ты — не свободный. И ведешь ты себя так, словно от кого-то скрываешься. Но Вульфгара ты почему-то назвал своим отцом. Здесь какая-то тайна. Видит Бог, таны приживают себе детишек там, где им вздумается. Но что-то не слышно было, чтобы они хотели обратить их в рабов.
Этот самый вопрос Шеф слышал десятки раз, и в иное время и в ином месте он вряд ли потрудился бы на него ответить. Но на этом затерянном в непроходимом болоте островке они говорили друг с другом как равные, начисто позабыв о разнице в своем положении, и слова сами просились на уста.
— Вульфгар — не мой отец, хотя так я его называю. Восемнадцать весен назад на эти места совершили налет викинги. Вульфгар тогда бежал из Эмнета, но моя мать, леди Трит, осталась здесь с грудным младенцем на руках, Альфгаром, моим единоутробным братом. Когда явились рейдеры, один из слуг сумел ночью вынести из деревни Альфгара, но мать поймали…
Эдрик медленно кивнул. Знакомая история. Но ответа на вопрос так и не было. В этих случаях действует свой порядок, во всяком случае, в отношении сильных мира сего. Муж вполне мог надеяться на то, что спустя некоторое время к нему дойдет весточка с невольничьих рынков Хедеби или Каупанга о том, что за леди такую-то просят выкуп, и называлась цена. Если же этого не происходило, он вправе был объявить себя вдовцом, жениться повторно, доверив серебряные браслеты новой избраннице, которой предстояло теперь воспитать ему сына. Иногда, впрочем, отлаженный этот порядок мог быть лет через двадцать расстроен появлением некоей выцветшей старухи, которая, покуда могла быть кому-то полезна, оставалась на Севере, а потом умудрилась, один Бог знает как, рассчитаться и с капитаном судна, который доставил ее к родным берегам. Такое случалось, но нечасто. Но все это равным образом не объясняет существования сидящего перед ним юноши.
— Всего через несколько недель мать вернулась. Она была беременна мною и клялась, что отцом моим стал сам ярл викингов. Когда я родился, она хотела назвать меня Хольфденом, ведь во мне половина крови — датская. Но Вульфгар проклял ее и заявил, что именем этим звали одного героя, короля, основавшего род Шиллингов, от которого ведут родословную короли Англии и Дании. Не по мне была такая честь. И назвали меня собачьим именем — Шеф.
Рассказчик опустил веки.
— Вот потому-то ненавидит меня мой отчим. Он хочет сделать меня рабом, чтобы все получил брат мой, Альфгар, а я бы остался ни с чем.
Многое в этой истории он утаил от слушателя: ни слова не сказал о том, как понуждал Вульфгар свою беременную жену выпить ядовитого зелья, которое убило бы младенца в ее утробе. О том, что спасло его лишь вмешательство отца Андреаса, который со всей страстностью воспротивился детоубийству, пусть даже то было дитя викинга. Как Вульфгар, снедаемый неистовым гневом и ревностью, завел себе наложницу, от которой явилась на свет прекрасная Годива, так что в конце концов в Эмнете росло сразу трое детей: законнорожденный Альфгар, Годива, дочь красавицы рабыни, и он, Шеф, сын Трит и викинга.
Ручной ковки клинок перешел от королевского тана обратно в руки хозяина. Загадка так и не прояснилась. Как же удалось бежать этой женщине? Викинги — не самые беспечные работорговцы.
— А как звали того ярла? — спросил он. — Который стал…
— Моим отцом? Мать говорит, что его звали Сигвард. Ярл с Малых островов. Знать не знаю, где это.
Посидев с минуту молча, они устроились поудобнее и заснули.
К вечеру следующего дня Шеф и Эдрик, поминутно озираясь, выбрались из зарослей камыша. С полными желудками, невредимые, приближались они к тому месту, где еще вчера стоял Эмнет.
Сожжены были все дома; от некоторых оставались только курганы пепла, другие ощетинились почерневшими балками. Не было больше ни усадьбы тана, ни окружавшего ее частокола, не было ни церкви, ни тесных мазанок, в которых ютились свободные, ни пристроек с односкатной крышей и землянок, служивших пристанищем рабам. Мимо пепелищ с отсутствующим видом ковыляли люди, шарили палками в пепле или присоединялись к группе, уже собравшейся у колодца.
Когда они подошли ближе, Шеф окликнул Труду, находившуюся в услужении у его матери.
— Расскажи мне, что здесь было. Остался ли кто-то…
Жуткий, оцепеневший взгляд, каким она, покачиваясь,
разглядывала его, уцелевшего мужчину, при котором был меч и щит, заставил его умолкнуть.
— Пойди… пойди к своей матери…
— Мать осталась здесь? — Слабый лучик надежды вспыхнул в его сердце. Может ли быть, что и другие находятся здесь же? Удалось ли спастись Альфгару? А Годива? Что сталось с Годивой?
Служанка, неуклюже припадая на одну ногу, повела их за собой.
— Что у нее с походкой? — недоуменно пробормотал Шеф, глядя, как судорожно она ковыляет.
— Изнасиловали, — коротко бросил Эдрик.
— Да… Но ведь Труда — не девственница…
Эдрик ответил ему на незаданный вопрос:
— А насилуют по-разному. Например, четверо мужчин растягивают женщину в разные стороны, а пятый получает свое. Сухожилия рвутся, иногда и кости ломаются. А если она попытается вырваться, будет еще больнее.
Шеф вновь подумал о Годиве и стиснул рукоятку щита так, что хрустнули суставы. Видать, не только мужчинам приходится расплачиваться за проигранные сражения.
Они молча проследовали за хромой Трудой к наскоро сооруженному убежищу: на полуобгоревшие балки были наброшены доски, другим своим концом упиравшиеся в уцелевший участок изгороди. Дойдя до убежища, она заглянула внутрь, что-то негромко сказала и взмахом пригласила их зайти.