Она не смогла бы сказать, сколько прошло времени, прежде, чем она снова пошевелилась. Попробовала повернуться: вся спина затекла. Ничего не вышло — чья-то настойчивая ладонь прижала ее, не давая пошевелиться.
— Очнулась! Очнулась! Позовите врача! — Голос-то какой знакомый… Только чересчур истеричный.
Лина поморщилась и открыла глаза. Белый свет больно резанул и заставил зажмуриться. Чуть помедлив, она все же посмотрела на того, чьи руки ее удерживали в неудобном положении.
— Мама? — Собственный голос звучал хрипло и незнакомо.
— Я, детка, я. — Мама поправила над ней одеяло, снова придавив ее к кровати и не дав-таки перевернуться. — Уже все хорошо. Ты в безопасности. Врачи говорят, в рубашке родилась!
Сопровождая свои размеренные воркования какими-то бессмысленными движениями курицы-наседки, мама, казалось, хотела ощупать Лину всю целиком. Просто чтобы убедиться, что она жива, цела, все еще с ней. Подскочил врач. Посмотрел приборы, проверил пульс, что-то прослушал фонендоскопом.
— Удивительно, — будто сам с собой говорил немолодой помятый мужчина с мешками под глазами, — такой взрыв, а у нее только царапины, — и уже громче: — Цела! Полностью цела! Денек понаблюдаем и переведем в терапию.
Взрыв? Царапины?
— Мама, — Лина оторопело взяла мать за руку, — а сколько?.. Когда?.. Какой сейчас день?
— Линочка, ты всего день без сознания была. Даже не сутки. День. — Мама снова поправила что-то на постели. — Врач даже удивился. Целая совершенно, а в себя не приходишь. Думал, какое-то сотрясение или другая травма скрытая. Тебя искали долго! Уже всех достали и живых и… Я места себе не находила. Думала, с ума сойду. И тут уже в самом конце, представляешь! Достали тебя! Целую. Видишь, счастье-то какое! В рубашке родилась. — Только сейчас Лина поняла, что мама плачет, вытирает украдкой слезы и хочет скрыть это своими суетливыми движениями. Ах, мама. Всегда геройствовала! Лина высунула ладонь из-под одеяла и сжала мамину руку.
— Мам, все хорошо. Я себя и правда хорошо чувствую!
Голос не слушался. Поперек горла встал ком. Осознание произошедшего накрывало ее тяжелой бетонной плитой. Отчаяние сдавливало грудь, мешая дышать, пытаясь вырваться рыданиями. Медленно, но настойчиво в голову приходили мысли о том, что Ским, Рузгард, война за королевство и даже Синт — все это было лишь ее бредом. Плодом ее пострадавшего рассудка. Так не хотелось в это верить, но другого ответа не было. Все правильно и логично. Бред пострадавшего сознания. Нет никакого другого мира. Нет никакого Источника. Мужа. Возлюбленного. Магии нет. По глазам побежали горячие слезы.
— Лина, детка, — мама обтерла ее щеки, — ну что ты! Все же хорошо. Все-все… даже… — Тут мама перешла на полушепот, боязливо оглядываясь на соседок по палате: — А ты чего не сказала, что беременна?
Глава 12
Домой ее отпустили к концу недели. Анализы были в норме, УЗИ показало нормальное развитие плода на акушерском сроке одиннадцать-двенадцать недель, рентген ввиду отсутствия показаний и ее положения делать не стали. В общем, врачи еще несколько раз недоуменно ее осмотрели и отпустили. Здорова. Дали больничный на неделю и выписали.
Лина шла по родной улице, как в первый раз. Моросил мелкий дождик. Ветра не было, и погода была, скорее, приятной. В Рузгарде уже была весна, а здесь же, как ни удивительно, начало осени. Тепло, серо и сыро. Высокие здания стояли плотной стеной, полностью загораживая линию горизонта. Плотные потоки машин текли по дорогам. Тротуары были заполнены вечно спешащими людьми.
Лина удивленно озиралась по сторонам на шумных, странно одетых пешеходов. Вздрагивала от клаксонов автомобилей, чуть не попала под автобус, подъезжавший к остановке, и испуганно остановилась перед подземным переходом. Всего на пару секунд, но мама заметила.
— Ну что ты, дочка? — Женщина списала все на испуг от пережитого, — Там ничего страшного нет, — она взяла Лину под руку. — Ну хочешь, до угла дойдем, там есть светофор. Не пойдем под землю.
— Да нет, мам, все хорошо. Я просто. Просто все какое-то странное. Знаешь, как будто мир стал другим.
— Это потому, что ты чуть не погибла. Вот и смотрят твои глаза на мир по-новому, — сделала категоричный вывод мама. — Оно и к лучшему. — Она суетливо то ли похлопала, то ли погладила Лину по руке. — Знаешь, мы иногда забываем, какая она, жизнь… Перестаем ее ценить… Не видим красоты в мелочах.
Мама бубнила себе под нос прописные истины, словно разговаривала сама с собой, а Лина, пытаясь справиться со страхом и накатившими вдруг слезами, медленно спускалась за ней. Ну вот, подумалось, теперь она и здесь чужемирка.
Больше всего мешал шум. Гудки машин, разговоры людей, гул моторов, мелодии рекламы. Волна звуков накрыла ее с головой сразу за воротами больницы. Казалось, что она попала в какой-то акустический ад. Лина облегченно выдохнула, когда за ними закрылась дверь квартиры. Пластиковые окна с улучшенной шумоизоляцией, на которые они когда-то разорились, если не совсем отсекали все звуки, то сильно заглушали их.
Лина утерла выступивший на висках пот и шумно выдохнула. Мама удивленно на нее посмотрела, но промолчала.
— После больницы кажется так шумно, — посетовала Лина. Мама кивнула, но отвела глаза.
— Раздевайся, мой руки. Будем обедать? Я вчера овощи с курицей тушила. — Упоминание курицы заставило Лину нервно усмехнуться. Она вспомнила того петуха, которого ей пришлось отправлять в суп. Тут уж мама глаза не отвела.
— Чего смешного?
— Нет, мам, ничего. Радуюсь. В больнице так невкусно кормили.
— Да вроде ничего, я пробовала, — задумчиво пробормотала мать и направилась на кухню.
Лина ушла в комнату. Скинула ставшие такими непривычными туфли, села в кресло и вытянула ноги. Рядом лежал пульт от телевизора, но включать его не хотелось. Лина блуждающим взглядом провела по комнате. Было так тихо, спокойно, только гремела на кухне посудой мама. Лина расслабилась, положила руку на живот и заплакала. Наверное, это гормоны, сказала сама себе, резко встала, смахнула слезы. Вдруг комната поплыла перед глазами. Лина ухватилась за спинку кресла, пошатнулась… Нет, она не падала, просто мир вокруг нее вдруг стал двухмерным, как на объемной открытке. Лину затошнило, подбородок задрожал. Она отчетливо видела плоскую мебель, двухмерные стены, обои, которые она, казалось, может отвести рукой. Она подняла голову, потолок над ней странно преломлялся и то ли падал вперед, то ли уходил в бесконечность. Лина подняла руку. Совершенно неожиданно для себя она поняла, что может наклонять плоскость и направлять по своему желанию. Чуть толкнула вперед белую поверхность. Потолок изогнулся и подался Лининому толчку. Пошла трещина.
В комнату вошла мама. Лина вздрогнула, резко обернулась.
— Ты чего? — Мама замерла на пороге.
— Я? Нет… ничего. — Лина воровато оглянулась на так легко поддавшийся потолок.
— Ой, ну надо же! Я и не видела трещину раньше! — Мама поставила тарелки на стол. — Да, давно уж ремонта не делали. А знаешь что? А давай натяжные сделаем? Я у Елены Петровны была в гостях, так у них натяжные. Красиво! Можно сделать блестящий, можно облака там какие-нибудь. — Мама тараторила, не давая Лине и слова вставить, по-прежнему скрывая за суетой страх и недоумение.
— Мам, ну зачем нам облака?
— А что, — она вдруг мечтательно улыбнулась, — малыш будет на спинке лежать, вверх смотреть, будто небо.
Лина медленно осела в то же самое кресло. Мама спохватилась.
— Ой, ну что ты! Ну ты чего расстроилась? — Женщина подошла к дочери, присела на край стоявшего рядом дивана. — А не хочешь говорить, кто отец, — и не надо. Вырастим. Сами. Бабка твоя вон отца сама растила! А время, знаешь, какое было! Ничего, справилась. И мы справимся.
— Мам, ты ж ее не любила никогда, — усмехнулась Лина.
— Да не то что не любила, — отмахнулась женщина. — Чудная она. Но оно и понятно, тяжело ей было. После войны и денег не было, и люди тогда знаешь какие были? Это сейчас одна ребенка растишь — тебе ничего не скажут. А тогда! На партсобрание вызывали! Можешь себе представить? Но она баба была стойкая. Губы сожмет, подбородок задерет, как королева на эшафоте. Ее помурыжили да оставили в покое… Но она, конечно, всегда была со странностями. Иной раз как посмотрит, так мурашки по коже.